Если они
заболевают, что случается редко, им не нужен лекарь, чтобы сказать, какую
траву они должны есть, чтобы поправиться. Они не берут рабов и не
развязывают войн.
Я сказал:
- В твоем крарле за тобой ухаживают многие. Оставь Квефа в покое.
Выбери другого.
- Я пыталась. Два года я пыталась. Ты видишь результат.
- Подумай, - сказал я, - что будет означать лечь с ним.
- Поверь мне, я думаю, и часто. Брат - это слово, сестра - это слово.
Ты разве чувствуешь слово? Ты страдаешь словом? Любовью ты страдаешь и
желанием, и болью. - Она отодвинула меня от себя холодными маленькими
руками, и, странно, я увидел, что она снова Уасти, спокойная, старшая
Уасти, глубокая, как темный колодец, и печальная до самых своих глубин. -
Иди спать, воин. Оставь мне, по крайней мере, мои мечты, за которые твои
грубые дагкта не побьют меня.
Я оставил ее, но позже я услышал, как она поднялась и вышла.
Утром я поднялся на сланцевый зонтик острова и наткнулся на черные
окалины костра, который она развела там, и круги, оставленные ее ногами в
петле. Какое-то круговое заклинание, чтобы приворожить Квефа.

2

Тот день, третий, был тихий и безветренный; деревья, как вырезанные,
стояли на фоне неба, и море накатывалось на пляж медленными набегами.
Пришел полдень с белым солнцем; было прохладно после теплого
преддверия весны, которое стояло в последние дни. Тишина становилась
гнетущей, и я предположил, что надвигается плохая погода и ураган с дождем
возвращаются хлестать остров. Я старался угадать, как далеко может
подняться приливная волна во время шторма, и подумывал, не лучше ли мне
перенести палатку подальше от берега.
Во мне также было какое-то тревожное предчувствие, от которого я
старался освободиться. Я снова поймал себя на том, что вспоминаю
подробности того сна о крыльях и мести, который заставил меня принести
клятву тени или, скорее, памяти моего отца. В том сне я с основательностью
воина племени перечислил свои подвиги и владения вплоть до количества моих
жен и сыновей, даже употребив выражение племен об убийстве сорока мужчин,
причем эти сорок обозначали неисчислимое и бесконечное количество. Я также
напророчил свою смерть: копье между моими ребрами через три дня.
От этой детали мурашки ползли у меня по коже, пока я не начал ругать
себя, тем сильнее после того, как обнаружил, что Хвенит жгла колдовской
костер. До меня постепенно дошло, что если остров спрятан в ночном тумане,
один яркий костер на вершине мог послужить сигналом для любых глаз на
берегу.
Хвенит держалась вдали от меня весь день, собирая свои вечные пучки
трав, дерна, водорослей, колючек и шипов, лозы, которые она ставила
сушиться на плетеных рамках около палатки. Ее рыжий кот подстерегал
скоротечную животную жизнь в высоких травах.
Я пришел к выводу еще раньше, что какой-нибудь мужчина приплывет на
лодке за ними утром, а также привезет новости для меня при условии, что на
материке нет признаков погони.
Я принял решение, что вернусь вместе с ним независимо от того,
случилось что или нет. Застрять навсегда на миле поросшего лесом камня,
плавающего в воде, было мне не по вкусу.
Во второй половине дня налетел порыв ветра, и легкий моросящий дождь
смочил остров. Вскоре небесные врата распахнулись.
Кот влетел в палатку, недовольный внезапным купанием. Скоро прибежала
Хвенит, держа шаль над головой, и свернулась калачиком рядом с котом.
Я стал вспоминать о последнем ливне, который я пережидал, скорчившись
в укрытии между отрогами известняка, в тот день, когда волчья охота
настигла меня.
Этот дождь был как дурное предзнаменование, прибавившееся к моим
прежним предчувствиям.
- Хвенит, - сказал я, - я иду на пляж. Оставайся здесь.
Она взглянула на меня сквозь волосы.
- Что ты ищешь? - спросила она.
- У меня мурашки бегают по спине. Я чувство, что погоня идет все-таки
сюда.
- Городские мужчины? - ее глаза расширились. Она внезапно прошептала:
- Я жгла костер на скале!
- Может быть, кто-то видел, может быть, нет. Я понаблюдаю немного. В
такой дождь любой лодке нелегко сюда войти.
- Мардрак, - вскричала она, - я могла думать только о нем - о Квефе -
я развела костер только для того, чтобы привязать его. Какая же я дура, я
подвергла тебя опасности.
- Hичего, - сказал я. - Вероятно, просто старушечий страх вселился в
меня без всякой причины.
Hо когда я шел между деревьями, я вспомнил, что я не очень нравился
ей накануне ночью, и хотя я не думал, что она собиралась предать меня,
может быть, злая шалость промелькнула в темных уголках ее мозга: зажги
большой костер, и вот тебе средство отхлестать этого самодовольного
придурка. Ибо я и был самодовольный, напыщенный придурок, хоть я и
воображал себя терпеливым и снисходительным к ней. Прокатись на девушке, а
потом скажи ей, с кем еще ей можно или нельзя кататься. Прекрасное
нравоучение.
Шел прилив, коричневый, рябой от дождя. Сквозь потоки дождя и водяную
пыль я не мог разглядеть ничего движущегося по воде.
Я ждал среди выброшенных водорослей на полированном песке, где
прошлой ночью мы играли с Хвенит. Я прождал несколько минут, и вдруг
услышал ее крик из леса.
Я сделал то, что сделал бы полудурок. То, на что они и рассчитывали.
Я повернулся и ринулся назад сквозь деревья к палатке. И прямо на человека
с бело-голубыми глазами и мокрыми крысиными волосами, который выступил из
мшистых стволов мне наперерез, держа Хвенит и приставив лезвие к ее горлу,
и тихо смеясь знакомым смехом, который я хорошо помнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84