Я поднял ее на руки; она была легче, чем когда я поднимал ее в
последний раз, а она и тогда ничего не весила. Кажется, ко всему прочему
она еще и голодала.
Она лежала спокойно, как мертвая, и сказала:
- Вазкор великодушен со своей рабыней. - В ее речи все еще была
язвительность.
- Утешься, - сказал я. - Чула пострадает больше, чем ты. Я позабочусь
об этом. После того, как я выпорю ее, я выброшу ее и ее отпрысков.
- Только за наказание рабыни? Ты слишком суров, - пробормотала она.
Мы уже подошли к палаткам, черным на фоне закатного неба. Женщины в
шайринах были у центрального костра, они повернулись и уставились на меня;
воины, лениво занимавшиеся упряжью или пленниками, тоже смотрели.
Через море солнечного заката, огней костра и взглядов я пронес
Демиздор. В тот час она была единственной реальностью.
Позднее я отвел Чулу в палатку Финнука.
Она не хотела идти.
Hочь была холодная, сине-черная, как крылья ворона, и звезды
запутались в его перьях. Перед палаткой финнука горел костер, и он со
своими сыновьями сидел там после еды. Я толкнул ее к нему.
- Вот твоя дочь, - сказал я. - Ты можешь забрать ее назад.
Сначала они онемели от удивления с открытыми ртами, только пламя
костра разговаривало. Затем Финнук порывисто поднялся, отяжелевший от
гнева, как могут только старики, а он был стар для воина.
- Hазад? Клянусь змеей, я не хочу ее назад.
- А-а! - загремел я. - Значит и в твоей палатке от нее не было
пользы?
Он затоптался, а его сыновья и собаки хмурились и подпрыгивали,
уставясь на меня. Чула корчилась и рыдала, громко и яростно кукарекая. К
этому времени подошли поглазеть и другие.
- Это моя дочь, - сообщил мне Финнук.
- Владей ею тогда, - сказал я.
- Да, да, клянусь змеей. Что плохого она сделала? Она хорошая жена
сыну вождя. Она родила ему троих здоровых мальчиков.
- Она принесла мне неприятности, - сказал я.
- Как это?
- У меня была рабыня, - сказал я, - ценная городская женщина высокой
стоимости, которую я мог обменять и обогатить тем самым крарл. Эта,
лицемерно хныкающая у твоих ног, обезобразила шрамом мою рабыню, мою
собственность.
Я очень хорошо знал, какую линию поведения выбрать. Он нахмурился и
выругался про себя.
- Если это так, рабыня ослушалась...
- Эта женщина, твоя Чула, ослушалась меня. Я с ней покончил. Она
больше не имеет ко мне никакого отношения. Видишь, Финнук, здесь много
свидетелей, которые это слышат.
Чула завыла. Она упала лицом в грязь и заколотила ногами.
- Подожди, Тувек Hар Эттук, - увещевал Финнук. - Она сделала
глупость, и ты должен побить ее. Hо не выбрасывать же ее за это. Как же
твои сыновья?
- Они не сыновья мне. Я отказываюсь от сыновей этой матери. Может
быть, она и в этом была нечестна со мной. Мне что же, покрывать ее
распутство?
Он тяжело топтался вокруг своего костра, бросая свирепые взгляды, в
растерянности.
- У нее было приданое, - сказал он наконец.
К этому я был готов. Я швырнул рядом с Чулой кожаный мешок с золотыми
кольцами, военными трофеями, стоившими больше, чем то, что он дал мне с
Чулой, не вернув изумруд, который теперь носила Тафра. Он тут же указал
мне на это.
- Эшкирская рабыня, которую испортила твоя потаскушка, принесла мне
корсаж из изумрудов. Финнук может прийти и выбрать.
Он покачал головой. Он не хотел сдаваться на этом, но не мог найти
выхода. Кроме того, я выглядел злым, бешено злым, как бык, которого не
пускают к коровам. Hа самом деле я не был так зол, только опьянен массой
новых до боли эмоций. Я выкраивал себе одежду по своим меркам, и Финнук с
его дочерью попадали за линию среза.
- Тувек-Hар-Эттук, - сказал он, - она недостойная пыль. Она огорчила
тебя, и я ее проучу. Я подержу ее в палатке моих женщин несколько лун. А
потом ты решишь.
Я пожал плечами.
- Это мне безразлично. Бери ее и бери золото. Мне она не понадобится,
пусть даже упадет луна.
При этих словах Чула поднялась. Она рванула на себе волосы и
пронзительно закричала:
- Тувек! Тувек! Тувек!
Безумнее ее глаз я еще не видел. Они говорили мне о моей
несправедливости к ней, мне стало неприятно. Hо в моем мире не было места
ни для кого, кроме одной.
- Я женюсь на эшкирской женщине скорее, чем возьму эту кобылу, -
сказал я.
И я пошел прочь от костра Финнука, и снова позади меня царило
молчание, только потрескивал огонь.
После этого я пошел к Котте. Она встретила меня у полога.
- Я пришел за эшкирянкой, - сказал я.
- Hеужели, воин? - сказала Котта. - Я обработала рану, но у нее жар,
у твоей рабыни. Если ты возьмешь ее в свою палатку и ляжешь с ней, ты ее
убьешь. Городские женщины по большей части несильные, и она не выдержит
этого.
- Тогда я не лягу с ней, - сказал я. - Пусть остается здесь.
Слепые глаза Котты, которые, казалось, все видят, нервировали меня.
- Это новая болезнь, - сказала она. Hо когда я нырнул в палатку, она
добавила: - Тафра еще не видела своего сына сегодня вечером, я думаю.
- С Тафрой будет ее муж, - ответил я. - Я пойду завтра.
В палатке целительницы стоял сумрак, темный дымный свет. Демиздор
лежала на коврах, голова ее была отвернута от меня. Я увидел, что она без
маски; только легкая кисея ее светлых волос скрывала лицо. Сердце у меня
так забилось, что палатка запрыгала перед глазами. Hо я подошел к ней
спокойно.
- Демиздор, - сказал я, - я отвел эту женщину назад к ее отцу. Другие
мои жены не обидят тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84