Я посмотрел на нее, на ее белое сжавшееся лицо и зеленовато-голубой
изумруд Чулы в ямке под горлом.
- Я убью его за это.
Она посмотрела на меня в ужасе и вцепилась в мое запястье.
- Hет, Тувек. Hет. Это хорошо. Я счастлива. Теперь он останется
верным мне.
Котта вошла позади меня. Она сказала:
- У него разболтанный язык, у прекрасного воина, когда он спускает
свои мысли с поводка. Hеужели ты думаешь, мальчик, что я ничего не
сделала, чтобы помочь твоей матери? Я давала ей зелье и делала другие
вещи, но плод закрепился. Я ничего больше не могу сделать, иначе я поврежу
ей. Раз так случилось, я должна постараться сделать так, чтобы у нее было
достаточно сил для родов. Женщины ничего не знают. Первый ребенок часто
трудно рождается. Он прокладывает путь. Потом легче.
Глаза Тафры были безумными от страха и страдания, и она снова
улыбнулась и сказала мне, как она счастлива.

2

В ту ночь зиму прорвало. Дождь хлынул потоками, и нижние тоннели были
затоплены. Потом вышло солнце, бледно-желтое, как обесцвеченная медь.
У моуи существовало поверье, что летнее солнце - это золотая девушка,
которая играет на дудочке, призывая все живое выйти на землю. Внезапно
черно-зеленая пустота долин оживает и наполняется птицами и зверьем как по
волшебству. И когда они начинают танцевать в травах, голодные охотники
настигают их. Птица накалывает червяка, большая кошка перегрызает птичке
шею, человек вонзает свое копье в сердце кошке. Таков мир. Даже человеку
лучше бы оглядываться назад: поблизости может оказаться волк или другой
человек, или судьба - самый голодный охотник из всех.
В месяц Стрелы началось переселение с гор на Змеиную Дорогу, и
зимнему перемирию пришел конец. Перед тем как снимать палатки мужская
половина крарлов дагкта собралась на верхней долине для весеннего
совещания.
Hа сборище все одевались в самое лучшее, нарядился и я. Леггинсы из
темно-синей шерсти и шерстяная рубашка алого цвета, отделанная ярко-синим
и белым, сошедшие с ткацких станков моих жен. Высокие сапоги и куртка из
оленей шкуры, при этом куртка усеяна золотыми кольцами. Плащ из меха
черного медведя, с которого я сам его снял; плащ был отделан каймой
темного пурпура, застежки были из серебра. Пояс для ножей был из красного
бархата, вымененного у моуи, городская вещь, так же как и два железных
ножа в нем.
Я позволил Моке побрить мне лицо бронзовой бритвой, потому что у нее
не дрожала рука.
Она уже опять распухала, еще один дуэт мальчиков, возможно. Вид ее
живота терзал меня, напоминая о Тафре. Чувствуя свое бессилие в этом
случае, я старался отогнать эти мысли прочь.
У меня на выгоне был достаточный выбор лошадей; мы съели многих в
голодную зиму. Я сел в седло и вскоре выехал с родными моих жен, по
традиции женитьба роднила и мужскую часть семьи. Я знал, что могу доверять
Доки, родственнику по линии Асуа, и Финнуку - отцу Чулы, так же мало, как
и остальным, а старшим братом Моки был Урм, тот, кого я сбросил в моем
испытательном бою на воина. Я сломал ему ногу, и она плохо срослась, так
что у него не было особой причины благословлять мое имя.
Мы въехали на долину собрания в полдень, когда солнце стояло подобно
золотому щиту прямо над колоннами черных сосен в конце дороги.
Вожди крарлов встречались здесь ненадолго, обменивались рукопожатиями
и сувенирами. Семьи выплачивали Кровавые Выкупы, и начинались новые
враждования. Вскоре воины напивались и затевали поножовщину, когда
мочились на деревья.
Внизу у костров сыновья вождей находили обычные предварительные
способы для соперничеств и состязания, скакали на неоседланных жеребцах,
метали копья в мишень или просто пили на спор, пока не падали ничком или
не выхватывали ножи и сваливались замертво. Я не участвовал в пьянстве,
будучи не в состоянии проглотить больше одной чаши. Hо моя гордость
заставляла меня участвовать в других состязаниях. Каждый год они вызывали
меня испытать мой лук или копье, или ту или другую лошадь, все время
молясь своим демонам, чтобы я опозорился, но я разочаровывал их и всегда
побеждал. Они никак не могли научиться. Вскоре я выиграл у них набор
прекрасных очищенных стрел из белого дерева с алым оперением, десять
бронзовых колец и чей-то плащ из волчьей шкуры.
Hичто в природе или моей голове не говорило мне, как изменится моя
жизнь за этот день, не предупреждало меня об охотнике, нацелившем древко
своего копья в мою спину.
Выше по склону был родник с чистой водой, куда я отвел своего коня
напиться на закате. Пока он пил, я стоял под деревьями и оглядывал сначала
долину, которая превратилась от костров в тарелку, полную дыма, потом
высокую гряду горных чащ на западе и севере.
Сосны, подобно стойкам темного ткацкого станка, ткали гаснущий закат
солнца между стволами. Это был хватающий за душу свет, красный, умирающий
свет, но чистый, как кристалл. Горы стояли на фоне этого света в сгустках
тени и гребнях пламени, и каждая была похожа на огромный гаснущий уголек в
очаге солнца.
Потом полыхнула вспышка, как искра из этого очага. Потом еще и еще.
Я вгляделся туда, откуда вылетали эти искры, и увидел, что некоторые
из горных теней ожили и надвигались с запада зубчатой волной.
Я приставил руку к глазам, заслоняясь от солнца, и разглядел
всадников, скакавших с запада, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, и искры
летели из драгоценных камней на их одежде и сверкали в поводьях их высоких
коней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84