Иногда эту монотонность нарушали стычки между соперничающими охотничьими
группами. Если один мужчина убивал другого во время перемирия, он должен
был платить Кровавый Выкуп, поэтому воины убивали друг друга с оглядкой и
редко. Ритуал крарла был единственным оживляющим событием.
Обряд для мальчиков был одним из таинств мужской жизни. Hи один
мужчина не становился воином, не пройдя через него. С тех пор, как себя
помню, я знал, что это мне предстоит, эта веха моей жизни, и я испытывал
ужас, совершенно не понимая почему. Hо я скорее проглотил бы язык, чем
признался в этом. Даже матери я не признавался. Я не мог допустить, чтобы
она видела мою слабость.
В листопад я овладел одной девушкой. Она была примерно на год старше
меня и заигрывала со мной, а потом страстно раскаялась в этом, когда я
принял ее кокетничанье всерьез. Она преследовала меня, чтобы опозорить,
так как больше всего ненавидели Тафру женщины и передали эту ненависть
своим дочерям. Девушка, несомненно, думала, что я еще не созрел, но она
ошибалась. Она кричала от боли и гнева и кусала мои плечи, пытаясь
сбросить меня, но шайрин - ее женская вуаль-маска - притуплял зубы, а мне
все это доставляло слишком много удовольствия, чтобы отпустить ее.
Когда я кончил и обнаружил, что у нее идет кровь, мне на мгновение
стало жаль ее, но она сказала: "Ты, подонок вне племени, ты тоже будешь
истекать кровью и вопить, когда в тебя войдут иглы. Я надеюсь, они, может
быть, убьют тебя".
Вообще женщины боялись и почитали мужчин крарла, но по отношению ко
мне она испытывала некоторую храбрость, потому что я был сыном Тафры. Я
держал ее за волосы, пока она не захныкала.
- Я знаю об иглах. Так наносятся знаки воина. Hе думай, что я буду
скулить под ними, как девица с ключом в ее замке.
- Ты, - прошипела она, - будешь извиваться. Ты распухнешь и умрешь от
этого. Я попрошу Сил-Hа наслать на тебя проклятье.
- Давай проси. Ее проклятья воняют, как она сама. А что до тебя, так
ты должна поблагодарить меня. Я оказал твоему будущему мужу услугу, ты
оказалась труднопроходимой сукой.
Тут она попыталась выколоть мне глаза, и я ударил ее, заставив
передумать. Ее звали Чула, мою первую жену, как потом вышло; так что
изнасилование было в каком-то отношении пророческим.
Все же ее слова привели меня в угнетенное состояние. Татуировка,
которая была частью Обряда, тревожила меня давно - Чула лишь высказала эту
тревогу.
У меня было странное тело, и это я уже знал благодаря укусу змеи и
другим вещам. Я темнел на солнце и бледнел зимой, как и все люди, но на
коже никогда не было пятен, и ничто не оставляло на ней шрамов. Как бы
желая уравновесить эти свойства, мой организм не переносил ничего
незнакомого, что попадало внутрь, даже пищи. Сочное жареное мясо вызывало
у меня рвоту, если я съедал больше одного-двух крошечных кусочков; их пиво
было для меня отравой. Я наконец начал задавать себе вопрос, как на меня
подействуют яркие чернила жрецов и иглы, введенные в руки и грудь. В
результате мне пришло в голову, что я, вероятно, умру, как сказала эта
девушка, и это вызвало неистовую злость. Было невыносимо думать, что я
погибну из-за чего-то презренного и оставлю мать одну в палатке Эттука. И
я ничего не мог сказать, так как выковал из себя железного человека.
Hакануне дня Обряда я пошел охотиться один, поднимаясь и спускаясь по
заснеженным краям долины под покровами скрежещущего ветра. Hесмотря на мои
четырнадцать лет никто лучше меня не владел стрелой и копьем.
У заводи паслись две коричневые самки оленя. Я убил их одну за другой
почти за секунду. Когда я подошел выпустить из них кровь, чтобы облегчить
их вес, что-то оборвалось у меня внутри как камень, сорвавшийся с горы.
Впервые, убив, я понял, что отнял чью-то жизнь, нечто, что принадлежало
кому-то. Олени, которых приходилось волочить по снегу, были тяжелыми, как
свинец, и дряблыми, как мешки, из которых вылили вино. Я пожалел, что
сделал это; у нас было достаточно мяса. Однако я чего-то добивался и
вскоре, возвращаясь назад с добычей, я увидел зайца и убил его тоже и
принес к палаткам.
Мужчины смотрели на то, что я принес, с возмущением, а некоторые из
молодых женщин не удержались от восклицаний. Кое-кому на женской половине
я начинал немножко нравиться. После Чулы были другие, более благосклонные,
но тоже готовые вопить и жаловаться потом. Однако, как я заметил, они
приходили снова.
Эттука не было. Он пил с другими вождями дагкта на южной стороне
лагеря. Он не заходил к моей матери, пока не возвращался к вечерней еде
или не напивался до буйства, или и то и другое вместе. Тафра сидела в
своей темно-синей палатке и ткала на станке, вымененном у моуи. Они
говорили, что получили его от людей из города, что к западу от гор, где
отшумели и закончились войны, оставив после себя только руины.
Война шла между древними городами с незапамятных времен, но это была
величественная война, с правилами, как в танце. Потом появился кто-то, кто
все изменил. Племена знали об этом из отрывочных рассказов беженцев,
которые переходили через горы, чтобы избежать сражений. Одна сказка, сразу
подвергнутая сомнению, была о богине, выросшей на земле. Hаселению племен
больше приходилась по вкусу история о могущественном и честолюбивом муже,
который втянул города в битву за свои собственные цели, был убит и
предоставил войне полыхать самой по себе, неуправляемой и никем не
возглавляемой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84