— Есть у меня жилье.
— Ты, кажется, снимаешь комнату?
— Да нет, я живу у своей тетки Русудан Герсамия.
— Фу-ты, как-то из головы вылетело. Как же я мог позабыть «изабеллу» твоего дяди Петре. Подожди, а где вы после свадьбы жить собираетесь?
— Там и останемся,— сказала Серова.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Карда.— Так, значит, быть мне частым гостем у тетушки Русудан. Вы ей передайте, чтобы она «изабеллой» впрок запаслась,— улыбнулся он Важе и Серовой. Тариэлу хотелось отвлечься от дум об Андро, переключиться на что-нибудь, но, увы, как-то не получалось. Он помахал рукой молодоженам и вместе с парторгом уселся в машину.
Машина медленно двинулась по мосту. Сколько раз ходил Тариэл по этому мосту, по этой дороге вдвоем с Андро! И сейчас еще звучит у него в ушах громкий, заразительный смех Андро, его рокочущий голос. А перед глазами стоит лицо Андро, то улыбчивое, довольное, то хмурое и замкнутое. Довольное, когда дела шли нормально, и хмурое, когда что-то на стройке не ладилось.
Карда любил Андро как родного брата. И верил ему как брату, и был искренен с ним как с братом. И вот сейчас он ощущал себя осиротевшим и одиноким. Он провел рукой по волосам, пытаясь отогнать от себя навязчивые мысли об Андро. И неожиданно заговорил вдруг о Сиордиа:
— От такого типа всего можно ожидать, Кочойа. Ты вряд ли помнишь, а я вот знавал его папашу Татачиа Сиордиа. В феврале двадцать первого пришел в вашу деревню гвардейский эскадрон охранять поместье Чичуа. Он в этом самом эскадроне взводным был.
— Так вот кто был его папаша! — удивился Кочойа.— Я тогда подростком был, но его крысиную физиономию запомнил надолго. Ведь он утоп в болоте в тот самый день, когда ваш комитет заседал в хижине Гудуйа Эсванджиа. Татачиа шел по пятам за Варденом Букиа, собираясь выведать место сбора, но угодил в болото, Иуда проклятый. И представь себе, он же еще Вардена Букиа умолял вызволить его из болота. А когда тот отказался, трижды выстрелил в него из нагана.
— Похоже на него,— сказал Карда.— Такого не пожалеешь, туда ему и дорога.
— И сынок, видишь, недалеко от папани ушел.
Солнце зашло за плотную полосу леса, и сразу стемнело.
По обе стороны дороги плечом к плечу стояли мощные
дубы, клены и тополя. Мрак над их сводами был еще более непроницаем. Машина, урча и подпрыгивая, осторожно прокладывала себе путь в кромешной тьме. Отовсюду доносилось нестройное кваканье лягушек, непрерывное и нескончаемое.
Это монотонное кваканье, этот мрак, вонь болота и тяжелое дыханье леса еще больше усугубляли печаль Тариэла.
— Спел бы ты, что ли, Серго,— обратился он к шоферу.
Серго Кванталиани славился своими песнями. Бывало,
он скрашивал долгую дорогу негромким задушевным пением.
— Что-то не хочется мне сегодня петь, дядя Тариэл,— отозвался шофер.
«Да и мне не до песен, парень... Странное существо человек — все пытается схорониться от печали, забыть про невзгоды, отмахнуться от неприятных дум».
Но Карда вовсе и не думал убегать от печали, успокоить свою разбередившуюся душу, напротив, он хотел поострее ощутить боль, хотел погрузиться в печаль всем своим существом.
Дома его ждала жена. Он знал, что Мариам попытается отвлечь его от тягостных дум, и даже это раздражало его. В минуты горя и невзгод Мариам всегда была его утешительницей и лекарем. И это никогда не раздражало Тариэла раньше. Что же случилось с ним теперь?
Машина остановилась возле дома Карда. Мариам стояла у окна. Она всегда чувствовала момент приезда Тариэла. Она, бывало, ждала его у дверей в квартиру, чутко прислушиваясь к его шагам по лестнице. Ключи Тариэл носил, как правило, с собой и открывал двери сам.
Мариам встречала мужа, сидя в кресле с книгой в руках, либо хлопотала на кухне, ничем не выдавая своего нетерпеливого ожидания,— Тариэл этого не любил.
Выйдя из машины, Тариэл наклонился к дверце.
— Кочойа, пока мы будем перебазировать бараки на Чаладидский участок, рабочим ведь надо где-то жить. Может, мы их временно по селениям пристроим? Никто, по-моему, не откажется сдать комнату. Надо постараться только поселить их поближе к стройке.
— Я думаю, это дело надо поручить Лонгинозу Ломджария. Он справится,— ответил парторг.
Когда Тариэл вошел в гостиную, Мариам накрывала на
стол. Она знала, что сегодня Тариэл ездил на Ланчхутский участок проводить собрание, но не стала расспрашивать мужа.
Эти последние дни она вообще ни о чем его не спрашивала.
— Не примешь ли ванну, Тариэл?
— Нет. Я чертовски устал. И голоден как волк.
— Ты уже умылся?
— Да.
— А у меня все готово. Садись.
Тариэл сел, и Мариам увидела его устало опущенные плечи, увидела, как муж осунулся за эти три дня.
Тариэл сначала было удивился, что Мариам ни о чем не спрашивает. Но потом понял, почему она молчит. Ведь так бывало всегда, с самого первого дня их совместной жизни. Стоило Мариам догадаться о мужниных неприятностях, и она старалась не затрагивать того, что так или иначе могло еще больше испортить ему настроение.
Всю свою молодость она провела рядом с Тариэлом. Сколько раз полиция обыскивала их жилье, сколько раз они скрывались, сколько раз Мариам арестовывали из-за мужа, сколько раз уходила она вместе с Тариэлом, чтобы с оружием в руках сражаться рядом с ним. Мариам была для Тариэла не только женой, но и соратницей.
Часто Тариэлу казалось, что, не будь рядом с ним Мариам, ему бы не удалось сделать и половины того, что он сделал. Единственный их сын был холост и работал в Москве в Наркоминделе. После отъезда сына Мариам оставила службу и занялась домашним хозяйством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125