— Это ты хорошо сказал, Уча.
— Ей безразлично, в какого ты бога веруешь и какого ты рода-племени.
— Ничего себе дамочка,— засмеялся Антон.
— Если человек предаст ее любовь, она жестоко отомстит ему.
— Кто же ей изменять-то станет, коли она такая красавица...
— Она солнцелика, и страсть ее ненасытна.
— Может, скажешь, и эти ткашмапы ненасытны в страсти? — спросил Бачило и посмотрел в сторону девушек.
Девушки и дельфины плавали вместе.
От Кобулети до Кулеви в море было множество дельфинов. Они плавали стадами, резвились у самого берега, выныривали из воды и кувыркались в воздухе.
Девушек связывала большая дружба с дельфинами. Когда девушки шли купаться в море, дельфины, весело крича, подплывали к самому берегу. Они так радовались девушкам и, казалось, не могли прожить без них ни одного дня: они теряли покой, бессмысленно сновали по морю, тревожились, криками призывая девушек, и не отплывали от берега, пока девушки не приходили на пляж. Тогда начинался такой переполох, такой праздник, что и представить невозможно.
Стоило девушкам войти в море, как дельфины тут же появлялись возле них. Минуты эти были полны смеха, веселых возгласов, визга и плеска.
— Об этих девушках я ничего не скажу, Антон, а вот настоящая ткашмапа жестоко мстит охотнику, отвергшему ее любовь. Не видать тогда ему удачи.
— Боюсь, и нам не улыбнется удача, ибо мы пренебрегли любовью наших цариц,— засмеялся Антон.
— Я вовсе не шучу, Антон,— серьезно продолжал Уча.— Страшна во гневе отвергнутая ткашмапа.
— Ну, братец, так же страшна и любая отвергнутая женщина.
— Ты лучше послушай, что совершила одна такая ткашмапа.
— Это что же, быль или легенда? — спросил Бачило.
— Может, для кого и легенда, а я вот в лес далеко заходить долго боялся.
— Да и у нас в Полесье легенд хватает. И я порядком натерпелся страху в детстве. Что там лес, я и озера боялся пуще смерти. Болтали, что в Черном и Выгоньевском озерах живут водяные.
— Так вот, в селении Джвари в старину жил охотник, и звали его Зурхан Зурхая. Был он так красив и статен, что все женщины в округе сходили от него с ума. А жена у него была красоты неописуемой, и любил ее Зурхан без памяти. Других женщин, сказывают, он даже взглядом не удостаивал. Однажды на охоте повстречалась ему ткашмапа. Случилось это на горе Квири. Застыла ткашмапа на месте, не в силах отвести глаз от Зурхана. Да и
наш охотник поразился красоте женщины. Он и представить себе не мог, что есть на свете женщина прекрасней его жены.
Подошел он к ней поближе, не привидение ли, думает, и коснулся рукой ее груди. Ткашмапа схватила его руку и крепко прижала к своей груди. Потом тряхнула головой и отбросила назад длинные волосы, до самых пят скрывавшие ее тело. И оказалась она нагой, и тело ее было прекрасно. Помутился у Зурхана разум при виде такой красоты. А ткашмапе только того и надо. Крепко обняла она своими сильными руками Зурхана и прижала к обнаженной груди. «Полюби меня»,— молила она Зурхана. «К чему тебе моя любовь, да разве достоин я твоей красоты?» — удивился Зурхан. «Нужна, нужна мне твоя любовь»,— твердила ему обезумевшая от страсти женщина. И огонь ее страсти опалил сердце охотника: изменил он своей жене. Целый день нежились они в объятиях на золотом ложе ткашмапы. И дал тогда Зурхан клятву лесной царице, что не приблизится он отныне к своей жене. С той поры хоть и приносил он домой всю свою добычу, но даже близко не подходил к постели своей суженой. Только забрезжит, бывало, утро, вскинет он ружье, свистнет своего пса и уйдет из дому, даже не взглянув на жену. Стоило приблизиться Зурхану к горе Квири, как тут же тянуло его к постели ткашмапы. И не могли они насытиться любовью. А жену Зурхана ревность изводила, чуяло ее сердце, что мужу другая женщина люба. Зурхан, сказывают, и охотой стал пренебрегать. Жена его таяла как свечка и наконец слегла. Тут уж сжалился Зурхан над ней, оттаяло его сердце, вновь он вернулся к супружескому ложу. С того дня перестал ходить к ткашмапе. Но вот однажды пес Зурхана с лаем понесся со двора. Зурхан схватил ружье и ринулся вслед за псом. Пес что есть силы несся к оленьему стаду, пасшемуся на склоне горы. Едва завидев пса и охотника, олени одним духом вознеслись на вершину горы Квири, где находилось золотое ложе лесной царицы. Только собрался было Зурхан сразить оленя-солнце, стоявшего но главе стада, как заговорил олень женским голосом. Опусти, мол, ружье, все равно ведь бессильна предо мной нуля клятвопреступника. И понял Зурхан, кто был тот самый олень, но ружья не опустил. Тогда оборотился олень ткашмапу. И рухнул Зурхан на колени, стремясь вымолить прощение у царицы, но ткашмапа сказала: зря, мол, стараешься, нет тебе пощады. А Зурхан ей на это: сердце
мое, мол, не камень, сжалился я над несчастной своей женой. «Ах, не камень, говоришь,— молвила в ответ ткашмапа,— так быть ему камнем. И душе твоей, и телу твоему камнем быть!» Не успела она слово вымолвить, обратился Зурхан в камень. И пес его камнем холодным стал.
— Ну и ну! Вот тебе и лесная царица. Как бы и у наших ткашмап не оказались такие жестокие сердца,— вновь повернулся к девушкам Бачило.
— Вот этого я не знаю. Но знаю одно: не давши слова — крепись, а давши — держись. А кто это правило нарушит, пусть поглядит на вершину Квири. И сейчас еще стоят там каменные изваяния охотника и его пса. Сказывают, на один день в году оживляет ткашмапа охотника и его пса. И тогда слышны на всю округу вой пса и выстрелы Зурхана.
— Славная легенда,— одобрил Бачило рассказ друга.— Не люби я свою Цисану так сильно, не преминул бы я поклясться в любви одной из наших ткашмап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125