— По моему разумению, тебе и так большой приусадебный участок дали.
— Потому и дали, что и я дал,— со значением подмигнул Митрофане, поворачивая на огне вертел со свиным шашлыком.
— -Как это понимать? — прикинулся простачком Исидоре.
— А так... известно: рука руку моет.
— Ну и хват же ты, братец!
— Что поделаешь, испокон веку так ведется,— сказал Митрофане, до краев наполнив самогоном стакан Исидоре.
— Ты что-то издалека подъезжаешь, братец. Выкладывай, что там у тебя на уме.
— И то правда, дорогуша ты мой, можно и покороче, взял в руки стакан Митрофане.— За здоровье твоей семьи...
— Ты мне зубы не заговаривай,— Исидоре не поднял свой стакан.— Говори, чего тебе от меня надо.
— Ладно. Ты ведь знаешь, Исидоре, что эта ваша чертова дамба со дня на день ко двору моему пожалует.
— Еще бы не знать. Мы ведь по-стахановски сейчас работаем,— самодовольно проговорил Исидоре и закрутил жиденькие усы.
— На мою погибель вы по-стахацовски работаете, да? И кто это говорит? Сынок Татачиа Сиордиа? Да ведь мы с твоим отцом душа в душу жили, точно братья! А ты меня без ножа режешь. Меня, друга своего отца?
— Короче!
— Так вот, эта ваша чертова дамба под самым носом моим строится.
— Больше негде, никуда не денешься.
— Так, значит, душа из меня вон, да?
— При чем же тут твоя душа?
— Как это при чем? Если ты мою плантацию от солнца заслонишь, что тогда со мной станется, а?
— А я тут при чем?
— Этой плантацией душа моя в теле держится*— погладил седую бороду Митрофане и вновь схватился за стакан.— Вечная память твоему отцу!
— И отца моего ты здесь не поминай! — взвился Сиордиа.— Он мне, считай, крылья под корень подрезал. Кабы не он, высоко взлетел бы Исидоре Сиордиа, так и знай.
— Да что ты говоришь-то? Отец твой народным гвардейцем был, свою родину от врагов защищал...
— Знаем, знаем, какие вы были народные...
— Не хочешь пить, так не пей, а я вот выпью за твоего отца.— Митрофане лихо опрокинул стакан в щербатый рот.— По-твоему, если он супротив большевиков сражался, значит, не народный, да? Если мы против Одиннадцатой армии боролись, выходит, мы и не народные, так? Коммунисты тебя этому научили, да?
— Что учить, я и сам коммунист!
— Уф, не самогон, а чистый огонь, прямо в кровь идет. Ты ведь слышал о хоргульском ткемали, не так ли? Погляди,— и Митрофане плеснул остатки самогона в огонь. Яркая вспышка осветила комнату.— Спирт, да и только.
— Я спирт не пью,— сказал Исидоре.
— За твоего отца я не то что спирт — яду выпью и не поморщусь. Значит, тебе испортило жизнь то, что ты сын народного гвардейца? Тьфу, креста на них воистину нет! — сплюнул в сердцах Митрофане.
— Ты меня крестом не стращай. Коммунист я, понял! Ни бога, ни черта я не признаю.
Митрофане ловко срезал шашлык с вертела.
— Будь по-твоему. Хватит об этом,— вновь наполнил стакан Митрофане.— Так вот, отодвинь эту чертову дамбу подальше от моего двора!
— То есть как это отодвинь? — изумился Исидоре.— На что же тогда проект?
— Ведь все в твоих руках, Исидоре.
— То-то и оно, что в моих,— самодовольно подбоченился Исидоре.— На то я и Сиордиа.
— А я о чем говорю? Большой ты человек, Исидоре,— подпустил лести Митрофане.
— Ну и что из того, что большой? — притворился непонимающим Исидоре.
— На то ты и большой человек, чтобы подсобить маленькому!
— Как так?
— А вот так, отодвинь дамбу метров на пятьдесят к реке поближе, вот и весь сказ.
— Как же ее отодвинуть? — тупо повторил Исидоре.
— Опрокинь стаканчик, Исидоре, и поймешь тогда,— побледнел от злости Митрофане.— Видно, без выпивки тут не разобраться.
— Я тебе не пьянь какая-нибудь, и без того кумекаю.
— Вот и скумекай, не плюй, сказано, в колодец.— Митрофане вперил в Исидоре свой тяжелый взгляд.— Так и отодвинь. Отведи экскаватор метров на пятьдесят от моего двора, там и сыпь.
— Это что же, проект, по-твоему, изменить, да?
— Э-э, дорогуша ты мой, где гончару вздумается, там и прилепит к горшку ручку!
— Я тебе не гончар, а производитель работ, понял? — взбеленился Исидоре.
— Своя рука — владыка. Большое дело тебе доверено, ты и главный канал роешь, и дамба на Циви — твоя забота.
— Может, ты мне и на доверие прикажешь наплевать?
— Ты что же, на этот свой проект, как на икону, молился, что ли?
— Доверие почище твоих молитв будет.
— Так вот, если и впрямь тебе доверяют, кто тебя проверять-то станет?
— Ты мне тут байки не рассказывай,— погрозил пальцем Исидоре перед самым носом Митрофане.
— Душа твоего отца возрадуется на небесах, дорогуша.
— Сказано тебе: не смей мне про отца говорить! И дорогушей не называй, понял?
— Ты что же, по-человечески не понимаешь?
— Молчать! Коммунист я, ясно? Нам с тобой не по пути.
— Будь человеком, Исидоре. Я в долгу не останусь.
Сиордиа вытер губы и притворно разгневался:
— Хайт! Это что же, ты взятку мне предлагаешь?
— Боже упаси, какая там взятка?
— А что же?
В душе Митрофане боролись страх и отчаяние.
— Просто я у тебя в долгу не останусь,— упрямо повторил он.
И Сиордиа отодвинул дамбу метров на тридцать к реке. При первом же половодье Циви ринулась на дамбу и прорвала ее.
Поздно дознались в управлении о сделке Сиордиа с Митрофане Джиджи. Только после ареста Исидоре развязались языки у его дружков Кириле Эбралидзе и Тенгиза Керкадзе. Это еще больше усугубило и без того тяжелую вину Исидоре.
В управлении поднялся переполох. Редко наведывались в последнее время на строительство дамбы Тариэл Карда и Важа Джапаридзе. И это дало возможность Исидоре самовольно изменить проект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125