А кто, кроме иранца, мог привести его высочество на этот путь? Ведь он — приверженец русских! Говорят, что его высочество уделяет много внимания этим женщинам, прибывшим из Фетербурга.— Так произносил казикалон название русской столицы.— Если и дальше так пойдет, все дела уплывут из наших рук, а религия будет раздавлена!
Обращаясь к миршабу, он сказал:
— Наш долг повлиять на его высочество.
— А как мы можем добиться этого, ваше святейшество?
— Взяться как следует, горячо за дело — всего добьемся! Можно
и попугать немного. Начнем с того, что вы, разговаривая как-нибудь с иранцем, между прочим намекнете, что вам известно о связях его высочества с русскими и что вы беспокоитесь, как бы не узнало об этом духовенство и прочие столпы государства. Иранец должен будет призадуматься. Одновременно надо найти очень красивых девушек из наших — таких, чтобы красота их пленила его высочество. Их надо подготовить к встрече, это должны быть не только красивые, но и умные девушки. Уж я знаю — одна умная девушка в таком деле стоит десяти мужчин.
— А где же найти такую умную девушку?
— Ну, это уже ваше дело!
Мало у вас поставщиков, что ли? Одна Мухаррама Гарч чего стоит! Да и вы сами весьма опытны. Когда найдете девушку, доложите, а мы уж вас научим, что делать.
Помолчав немного, миршаб сказал:
— Слушаюсь, ваше святейшество! Почту за честь выполнить данное поручение.
— Расходы по делу будут оплачены нами.
— Благодарю, ваше святейшество!
Беседа, по всей видимости, была закончена, и миршаб попросил разрешения удалиться.
После его ухода отец и сын сидели несколько минут молча. Вдруг раис забеспокоился:
— Таксир, этому глупому толстяку не очень-то можно верить... Вдруг он донесет своему высокопревосходительству?..
Казикалон, беспечно улыбаясь, махнул рукой, подумав при этом, что сын его глуповат.
— Ну что, если и донесет? Даже хорошо. Я нарочно все ему выложил. Пусть Остонакул-бек знает, что нас не проведешь. И мы в политике кое-что смыслим, бездействовать не будем. Но миршаб вряд ли осмелится рассказать. Ему лишь бы теплое местечко да чин, а до политики дела нет.
— Но, может, именно ради своей должности...
— Действуя с умом, всего добьешься!
— А все же Остонакул сильный и наглый враг. С ним нужна большая осторожность, таксир!
— Да, да,— раздраженно сказал казикалон и замолчал, что-то обдумывая.
Он хорошо изучил характер своего сына: злой, мстительный, но неумный, он все делал невпопад: если мстил, то неудачно, приказы отдавал несвоевременно...
— Я очень опасаюсь,— снова заговорил казикалон, что скоро умру и вся моя семья останется без защиты под властью этого выскочки.
— Не приведи господь!— воскликнул раис.— Даст бог, и вы одолеете всех своих врагов, а сами сто лет проживете.
— Как говорится, сынок: на бога надейся, а за куст держись!
Шамсия вышла из школы. С головы она закутана паранджой и лицевой сеткой, под мышкой — книги. Обычно за ней посылали из дому служанку или она шла в компании подруг. Сегодня, как нарочно, никого не было. Шамсия не торопилась, она думала о себе, о Фирузе, о счастье, повторяла про себя стихи Хафиза:
Он пред тобой открыт, любви чудесный храм! Все у тебя в руках... А ты... ты медлишь сам! Смотри, ты не сорвешь благоуханной розы, Коль не проявишь ты терпения к шипам!
Не относилось ли это и к ней?
Стихи Хафиза так очаровали ее, что она унеслась мечтой куда-то вдаль, парила в мире нежных чувств. Совсем не похожая ни на отца, ни на мать, она была мягкой, удивительно чуткой и впечатлительной, с сердцем, открытым для любви. Шамсия горячо любила свою учительницу, раскрывшую ей всю прелесть искусства, поэзии, воспитавшую в ней лучшие чувства — человечность, искренность, чистосердечие...
Как хорошо, что она попала в эту школу, нашла там истинный путь к знаниям. Не то прожила бы всю жизнь слепой, с чем пришла в этот мир, с тем и ушла из него. Вот как ее родители. Хорошо, что они не посмотрели на то, что школа в другом квартале. Родители любят свою Шамсию, все отдать ей готовы... но они ее не понимают и никогда не поймут. Они вечно живут в страхе, что поставщики девушек могут потребовать Шамсию для эмира. А что они сами ей готовят? Просватают за чуждого ей человека, которого она и в глаза не видала. В этом ли счастье?!
Они и не подозревают, что сердце Шамсии уже принадлежит одному человеку, что только с ним она может быть счастлива...
...Это произошло ранней весной. Шамсия пришла в школу позже, чем обычно. В проходе, ведущем на женскую половину двора, она увидела красивого юношу. Он сидел перед Тахир-джаном и с воодушевлением читал стихи. Шамсия сделала еще несколько шагов и остановилась, точно завороженная,— ее очаровал голос юноши, его лицо, стихи, которые он прочитал:
Пери легкою походкой проходила стороной.
Вдоль прелестных щек струились кудри черною волной.
А глаза метали стрелы, всем сердцам грозя войной.
И сказал аскет-отшельник, потрясая сединой:
— Если есть на белом свете этот локон смоляной,
Разум, вера, благочестье да расстанутся со мной!
— Хорошо!— восхищенно сказал ювелир.- И стихи хорошие, и читаете вы хорошо.
— Если я буду учиться у такого мастера, будет толк, как вы думаете?— спросил молодой человек.
— Ваш учитель — настоящий мастер слова, но надо посмотреть, что вы сами умеете...
Тут раздался чей-то голос на женской половине, и Шамсии пришлось уйти, она сгорела бы от стыда, если бы увидели, что она подслушивает.
Через некоторое время ювелир вошел в общую комнату, и Шамсия услышала, как Оймулло спросила мужа:
С кем это вы так весело разговаривали сегодня утром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139