— От идей и хороших замыслов так легко не отказываются. За них борются и побеждают в борьбе — или гибнут. А ты спрятался в кусты и доволен. Стыдись!
— Чего там стыдиться! С женой-то можно поговорить откровенно. Перед дураками я тоже умею болтать об идеалах. Жалко мне, что ли, помазать им медом по губам? Это ничего не стоит! Но если мы, коммерсанты и промышленники, действительно начнем канителиться с идеалами, — что останется на долю тех, кто этими идеалами кормится? Нельзя же отнимать у них последний кусок хлеба! Мы держимся за идеи и хорошие замыслы лишь постольку, поскольку это нам доходно и прибыльно. А жертвуют собой во имя идей пускай те, которые этим кормятся, становятся знаменитыми и заслуживают памятники. Если я умру богатым, меня похоронят в сто раз роскошнее, чем всех этих борцов за идею, и поставят такой памятник, что под него и черви не заберутся.
— Твою душу уже давно изъели черви! Иначе бы ты не издевался над всем, что есть на свете благородного и прекрасного. Я не хочу больше слушать твои кощунственные речи. Ты не человек. Ты подлец!
— Зачем же ты сердишься, женушка! Если бы мы оба грезили об идеалах и грызли сухую корочку, то мои идеи, наверное, надоели бы тебе еще быстрее, чем теперь мои подлости. Ты избалована беззаботной жизнью и поэтому можешь увлекаться высокими идеями. Ты же давным-давно забыла, что такое житейские заботы! Все твои разговоры — просто блажь взбалмошной женщины.
— А разве ты разрешал мне что-нибудь делать?
— Ну, ясно, опять я виноват. Интересно, а кто мне разрешает что-нибудь делать? Я не жду разрешений, а делаю дело просто потому, что я обязан работать.
— Ты мужчина, тебе все можно.
— Брось, наконец, эту маску трусливой мещанки! За ней скрывается леность. Разве только мужской труд есть настоящий труд? Так рассуждают лентяйки, которые ничего не делают и свое безделье оправдывают тем, что им не разрешают заниматься мужским трудом. Да кто это вам не разрешает? Работайте, сделайте одолжение!
— Уж я-то наверняка руководила бы «Цеплисом» лучше и честнее тебя.
— Возможно! Так отчего же ты не руководила? — Ты мне не разрешал.
— Опять я не разрешал! Так учреди сама какое-нибудь предприятие и руководи им на здоровье.
— Что же мне учреждать, если все уже учреждено.
— Ну, тогда сиди дома и мечтай об идеалах! Если все на свете уже учреждено, значит, тебе не о чем беспокоиться. Что касается меня, я смотрю на вещи иначе. На свете еще бесконечно много работы — и для головы и для рук. Но вы ждете, чтобы вам преподнесли готовые местечки и посадили вас за конторские столы. Там вы полируете себе ногти, думая, что совершаете великое дело.
— Не все такие, как твоя Аустра!
— По существу все женщины одинаковы. Только у Аустры ярче проявилось то, что кроется в каждой из вас. Если рассудить здраво, преступление Аустры вовсе не так велико. Просто она тяготилась сухой канцелярской работой и искала выхода. Не велика беда, если ее стремления вылились в преступную форму. Все-таки Аустра была женщина с характером и духовно гораздо выше всех этих честных гусынь! — Цеплис совсем и не думал так — ему просто нравилось изводить жену.
— Замечательно! Преступник расхваливает преступницу! За это ты уж наверняка наградил бы Аустру брильянтовым колье.
— Женушка, оставим это злополучное колье. Не будем о нем больше вспоминать, потому что досталось оно все-таки тебе. А называть меня преступником никто не имеет права. Я всегда действую законно.
— Не только тот преступник, кто. действует незаконно. Под защитой закона часто укрываются самые коварные мошенники. Эдгар, скажи, ты честный человек?
— Я никогда не стремился быть честным человеком! Честные люди — это всегда очень ограниченные простаки. Но в нечестности меня никто упрекнуть не может.
— А Цауне? Вы с Аустрой погубили этого честного человека! Он вам доверился, не зная, что имеет дело с мазуриками.
— А зачем он берется за такое злополучное занятие, как подделка векселей?
— Сегодня все у тебя злополучное! Брильянтовое колье злополучное, потому что тебе не удалось отдать его Аустре, а пришлось подарить мне. Цауне тоже злополучный. Скажи по совести, считаешь ли ты, что тот вексель подделал Цауне? Только не виляй, а отвечай прямо.
— Чего там вилять? Ясно, что нет! Цауне чересчур наивен и труслив для таких вещей. Это все художества Аустры.
— Но ведь это ужасно — честный человек должен безвинно страдать!
— Что тут ужасного? Дураков учить надо. Из тюрьмы он выйдет совсем другим человеком. Следующий раз его. на мякине не проведешь.
— Стыдись, Эдгар! Ты должен сделать все возможное, чтобы вызволить Цауне!
— Не хватало, чтоб я вызволял из тюрьмы подделывателя векселей! Был бы это еще какой-нибудь видный человек, а то ничтожный бухгалтер.
— Что же из того, что он бухгалтер? Ты сам сказал, что Цауне невиновен. Так спаси же его, я прошу тебя!
— Не люблю, когда жены вмешиваются в мужнины дела. Цауне должен понести заслуженное наказание, и его уже не спасет никакая сила. Мне некогда заниматься такой ерундой.
— Ах, спасение невинного — для тебя ерунда? Этого я от тебя не ожидала!
— Вот и хорошо, что наконец дождалась. Я вовсе не собираюсь избавлять твоих любовников от тюрьмы!
К глазам Берты подступили слезы, и она не смогла вымолвить больше ни слова. Да и стоило ли говорить? Все равно это ни к чему не приведет, Цеплис только наглеет все больше. Ведь для него нет ничего святого, и он способен издеваться над всем на свете. Берте стало ясно, что ее муж считает всех окружающих всего лишь неодушевленными предметами,- которыми оп может распоряжаться, как ему выгоднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133