Ведь ваши письма
ходили по рукам и губили людей!" Учительница побледнела и схватилась
за сердце: "Мне было стыдно перед своими земляками. Помните, в Бельцах
я была человеком, я ходила с поднятой головой. И ученики и родители
приветливо улыбались мне. В Израиле я стала ничтожеством. Никому я
здесь не нужна. Я опустилась. Я в полной мере ощутила комплекс
неполноценности - тот самый, который на советской земле представлялся
мне невозможным, придуманным. И мне было стыдно признаться в этом..."
Другие, отвечая на мой вопрос, объясняли свою роковую ошибку
стадным чувством.
Двадцативосьмилетний Абрам Питилашвили, ранее работавший в
Тбилиси радиотехником, так и сказал мне: "Видели, как иногда в горах
бегут бараны? Один за другим спешат, один за другим пробираются в
ущелье, один за другим валятся в пропасть. Нас молодых, погубили
старики. Письма из Израиля разворошили в них националистические и
религиозные чувства. Но перекладывать свою вину на стариков тоже
несправедливо: тем и в голову не могло прийти, что эти
письма - подложные, написаны под диктовку, что большинство
их-заурядные фальшивки".
Были, впрочем, и письма отнюдь не восторженные. Но попробуй
разберись, каким верить, а каким не верить! Ведь многим не верили. Но
каким?
Уехавшая из Латвии Рива Москович, пробыв в Израиле несколько
месяцев, пишет сыну, что не надо ему приезжать к ней, что здесь он
жить не сможет. Но сын уже до предела напичкан сионистскими посулами.
И смысл его ответного письма таков: мать, которая хулит "священную
землю отцов", мне не нужна! И он уезжает в Израиль. Но матери там не
застает: ей удалось бежать.
Лейзер Шайкевич получает от жившего в Израиле брата письмо. Брат
недвусмысленно советует оставаться в родной ему Буковине. Но
"дальновидного" Лейзера на мякине не проведешь. Он так комментирует
письмо соседям: "Брат всегда хитрил со мной. Я понимаю, ему там
хорошо, и он не хочет, чтобы и мне было хорошо. Дураков нет - я таки
поеду!"
Третьи не отвечают на мой вопрос, они просто не решаются сказать,
о чем думали, отказываясь от советского гражданства. Ведь, уезжая из
Советского Союза, они откровенно разглагольствовали об ожидающих их в
Израиле меде и млеке. И с большим опозданием Моисей Матусович Гитберг,
инженер-металлург, оставивший в Днепропетровске жену и
пятнадцатилетнего сына, понял теперь: "Один известный западный юрист
сравнивал посылку враждебной информации на территорию иностранного
государства с посылкой артиллерийского снаряда. Какая правда в этих
словах!"[Гитберг, очевидно, имеет в виду высказывание видного
американского юриста-международника С. Биро, сделанное еще в 1945
году.]
Многие очень поздно постигли эту правду. Механик Абрам Гиршович
Гец, бывший рижанин, сейчас сокрушенно восклицает:
- Будь проклят этот "Голос Израиля" и другие брехливые
радиоголоса! Сколько несчастья приносят они людям!
Но тут же грустно добавляет:
- Конечно, чужие голоса - поганые голоса, однако надо иметь свою
голову на плечах. А я на какой-то момент потерял ее...
Итак, о чем же все-таки думали эти люди, покидая родную страну?
Из ответов на этот простой вопрос мне запомнились слова одесского
обувщика Рувима Львовича Блувштейна, бежавшего из Израиля с
восемнадцатилетним сыном, которого собирались призвать в израильскую
армию:
- О чем я думал, покидая Одессу? На свое горе, я тогда не думал.
Думать я начал поздно, только в Израиле, когда моему сыну объявили: ты
будущий солдат нашей армии и обязан воспитать в себе ненависть к
арабам. И я впервые с ужасом подумал: что я наделал, куда я привез
своего сына!
Рассуждения о "второй родине", на которые так щедра сионистская
пропаганда, напомнили мне слова Льва Абрамовича Кассиля,
замечательного писателя и советского патриота:
- Для тех, кто воспитан советским строем, не может быть никакой
второй родины. У советского человека может быть только одна родина.
Понимаете, только одна!
Прошло немало лет с того дня, как в Англии я услышал эти слова
Кассиля. Но до сих пор помню, как твердо и безапелляционно отчеканил
их писатель, обычно высказывавшийся мягко и даже с какой-то долей
застенчивости. Непримиримость и страстность, прозвучавшие в голосе
взволнованного Кассиля, сразу заставили стушеваться и замолкнуть того,
к кому он тогда обращался. И почтенный английский господин еврейской
национальности по фамилии Бук, один из самых богатых жителей города
Сандерленда, уже не посмел больше и заикнуться насчет того, что откуда
бы, мол, ни приехал еврей в Израиль, он ощутит эту страну как свою
вторую родину.
Впрочем, самому себе сандерлендский коммерсант отводил только
роль сионистского проповедника. Он и не помышлял об отъезде в Израиль,
ибо почитал се6я обязанным перед потомками добиваться дальнейшего
расцвета своей торговой фирмы в Англии. Но евреи, менее связанные с
собственностью, обязаны были, по мнению мистера Бука, немедленно
воспользоваться сионистским "законом возвращения на землю отцов". По
этому, с позволения сказать, закону любой еврей может претендовать на
жилище близ священной горы Сион.
- А не еврей, родившийся и живущий близ горы Сион, - гневно
воскликнул Кассиль, - обязан очистить место для новоприбывшего? Какое
варварство! Ведь это же перепев антисемитской политики нацистов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214