– Ну, как она, доктор? – с неподдельной тревогой спросила девушка.
– Неплохо. Думаю, что у графини нет ничего опасного. Надеюсь, что она скоро выздоровеет.
– Ах, дай-то Бог, Зинаида Николаевна так тяжело больна!
– Время – лечит, – неопределенно ответил я, чтобы избавиться от глупых разговоров и, наконец, выйти на свежий воздух вместе со своим плебейским запахом.
У выхода меня ждало следующее заинтересованное лицо – барон фон Герц. Он ничего не спросил, но тревожно смотрел мне в лицо, видимо ожидая трагического приговора.
– Вы зря волнуетесь, Карл Францевич, – сказал я беззаботным тоном, – с графиней всё в порядке. Сколько я могу судить, для своего возраста она вполне здорова. Кстати, сколько ей лет?
– О, пока не очень много, ей этой осенью исполнится двадцать шесть!
– Да? А мне показалось, вы говорили, что она много старше.
– Я говорил? Не помню, у нас, кажется, не было разговора на эту тему.
– Правда? Значит, мне так показалось. Все как будто ждут, что она вот-вот умрет, и я подумал, что графиня старуха.
– Упаси боже, Зинаида Николаевна еще не старая женщина. Только очень много хворает.
– Она замужем?
– Да, но живет с мужем в разъезде.
– Понятно.
Дальше лезть с расспросами было неловко, и я перевел разговор на рекомендации, чем кормить больную, чтобы у нее наладился желудок.
На этом мы с управляющим расстались, и я вернулся в гостевой дом.
– Ну, что старуха, не померла? – спросил меня Антон Иванович, когда я вошел в наши покои.
– Этой старухе двадцать пять лет и она, сколько можно было рассмотреть в полутьме, премиленькая, – ответил я. – Так что как только она встанет, можешь за ней приударить.
– Да? Чего же ее все хоронят?
– Кто знает, какие у них здесь отношения. Большое богатство так же вредно для здоровья, как и бедность. А эта Зинаида ведет неправильный образ жизни, сидит летом в душной комнате и придумывает себе болезни. Вы сами виноваты, что рано стареете, неправильно питаетесь, ведете разгульный образ жизни…
– Можно подумать, что тебе такая жизнь не нравится! – обижено сказал предок. – Что же ты в таком разе не возвращаешься к своим техническим чудесам!
– Это не от меня зависит, а пить всё равно надо меньше. Вон сколько ликера уже высосал!
– Хороший ликер, настоящий «Шартрез», тебе налить? – спросил предок, наливая себе.
– Налей немного. Как там наши люди?
– Устроились. Рыдван уже на кузнеце, обещают починить. Ну, будь здоров!
Ликер действительно был необыкновенно вкусный и ароматный.
– А это «Бенедиктин», – порекомендовал Антон Иванович следующий сорт, – тоже, я тебе скажу, весьма пикантный напиток.
Выпили и «Бенедиктина». Оба сорта ликеров, судя по вкусу и запаху, были настояны на большом количестве трав и специй.
– Ивана видел? – спросил я.
– Видел, он с этим, как там его, странным человеком, Костюковым. Тот что, действительно, колдун?
– Говорит, что «волхв», а так – кто его знает.
– Посмотрел на меня и сказал, что я скоро женюсь. Думаешь, не врет?
– Жениться тебе давно пора, а то сопьешься.
– Опять ты за свое! Интересно только на ком? Может, на графине Закраевской? Говоришь она премиленькая?
– Графиня замужем, просто разъехалась с мужем.
– Жаль, мне здесь определенно нравится. А как думаешь, наш волхв может точнее сказать?
– Откуда я знаю, пойди и спроси у него сам.
– Это правда, что Костюкова десять лет в яме на цепи держали?
– Не совсем, где-то около полугода, и не в яме, а в домашней тюрьме в Завидово. Хотя хрен редьки не слаще. Завидовской-управляющий Вошин его посадил, тот, что под оборотня косил.
– Что значит «косил», глазом что ли?
– Косил – значит прикидывался. Не знаешь, есть у них здесь баня? Мне нужно пойти помыться.
– Чего это ты среди дня париться затеял?
– Да так, пропылился в дороге.
– Про баню можно у лакеев спросить, у них тут, как я погляжу, всё есть. Всё-таки жаль, что графиня замужем!
На этом мы разошлись. Поручик отправился узнавать свое будущее, а я искать, где бы помыться.
С баней у меня ничего не получилось, она была, но по будничным дням ее не топили, пришлось удовлетвориться локальным омовением в фаянсовой чаше. Я пока не привык к публичному туалету в присутствии кучи излишне предупредительных слуг и чувствовал себя не в своей тарелке.
Кое-как помывшись и отпустив прислугу, я еще раз внимательно осмотрел интерьеры гостевого особняка и от нечего делать отправился побродить по усадьбе.
Теперь замечалось то, на что при яркости первых впечатлений я не обратил внимания. На территории не было праздно болтающихся людей, обычного зрелища в любом из виденных мной имений. И еще удивительно, я не заметил ни одного ребенка. Ощущение было такое, что я нахожусь не в русском поместье, а в Версале в выходной день, когда он закрыт для посетителей. У нас обычно бывает по-другому:
Кругом мальчишки хохотали.
Меж тем печально под окном,
Индейки с криком выступали
Вослед за мокрым петухом;
Три утки полоскались в луже;
Шла баба через грязный двор
Белье повесить на забор.
То ли в связи с болезнью хозяйки, то ли оттого, что немец-управляющий навел тут германские порядки, но ничего, от парковой архитектуры, до стерильной чистоты, не напоминало нашего милого сердцу, неухоженного отечества.
Когда мне надоело одному бродить по пустынным дорожкам, я набрался наглости и отправился в хозяйский дом, В конце концов, я теперь не случайный гость, а домашний доктор хозяйки, и пока никто не ограничивал мое перемещение.
Фасад, крыльцо и двери у дворца были в полном ажуре, как в любом королевском дворце. Даже очередная пара часовых в лиловых камзолах и париках со средневековыми бердышами стояла на страже входа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95