– А зачем ему надо было карету-то портить?! – почти с мистическим ужасом спросил я.
– А где ему в поле, где ночевку делали, было дуб найти? Ему для форсу, чтобы пилу оправдать, твердое дерево нужно было. А уж коли проиграл – сполняй! Так он всю-то ноченьку без сна под каретой-то лежал, пилой скрябал. Руки в кровь изодрал, а всё одно до утpa дело доделать не успел! Теперь он как есть проигравший!
Я вспомнил Пахома, услужливого тридцатилетнего мужика с детской улыбкой. Он первый брался за любое дело, и всё буквально горело в его руках. Он мог не то что перепилить ось, – а целиком карету.
– Так, – уныло сказал я. – Получается, это не барон нам карету испортил!
– Зачем ему было ее портить, он мужчина строгий, хозяйственный, одним словом, немец!
– Тогда, – начал я говорить и замолчал, чтобы не нарываться на новые перлы непрогнозируемой народной мудрости.
Тогда всё получалось ровно наоборот. Барон, оказавший помощь путникам, узнает от соотечественника-кузнеца, ремонтирующего рыдван, что авария была нами самими спланирована, вероятно, для того, чтобы найти повод попасть в имение Закраевских.
Один из путников, под видом врача, проникает к графине, которую держат в заточении, и начинает вести с ней какие-то переговоры.
Этот же псевдоврач, лечащий не лекарствами, а «руками», заводит знакомство с болтливым мажордомом и что-то долго у него выпытывает. Что остается думать барону? Одно. К нему засланы шпионы. Тогда он похищает их дворовых людей, чтобы под пытками выведать у них планы господ.
В эту схему укладывалось почти все, что происходило последнее время, кроме, пожалуй, необычного интереса библиотекаря к книге о черной магии и к сабле, похищенной мною у сатанистов. Впрочем, одно другому не мешает – наше столкновение могло быть неожиданной, фатальной случайностью для обеих сторон.
Что мне делать теперь дальше, я не знал: идти к барону открыться – было опасно, с его жестокостью и мнительностью можно было загреметь безо всяких фанфар, а если начать прятаться – это утвердит его во мнение, что мы «шпионы».
Я начал всерьез беспокоиться за судьбу спутников, оставшихся в гостевом доме.
Когда я уходил, они еще отсыпались после крутого вчерашнего загула, и справиться с ними мог и младенец.
– Нам нужно незаметно попасть в гостевой дом, – сказал я Петру.
– Велика задача, только я за тебя опасаюсь, как ты не крестьянского происхождения – не пройти тебе.
– Почему это ты можешь пройти, а я нет? – удивился я.
– Как на тебе аккурат барское платье, а дворовые люди лаз для простого звания копали – порты-то и изорвешь.
– В дом есть подземный ход? Для чего?!
– От строгости управителя. Как он за порядком присматривает и чуть что в колодки сажает, а дворовым когда нужда есть по своим надобностям – то и ползут. Только узко там, на брюхе ползти требовается. А ты как в барском платье, тебе то будет не лестно.
– Действительно, – согласился я, глядя на свою одежду, существующую в единственном экземпляра – Платье мне жалко.
– Да и не пройти тем ходом по свету, враз заприметят. Дворовые лаз-то не длинный прокопали, поленились. Лишь до кустов диковинных. Ночью-то что, от хором не видно, а по дневному свету сомнительно.
– Так что же нам делать? Ждать темноты?
– У кумы можно посидеть, да и новости она скажет.
– Погоди, у тебя что, кума здесь есть?
– Наше дело молодое, – обиняком ответил Петр. – Она, конечно, не по родственности кума, а так, одново, баба справная, вдовая – ей тожеть мужеская ласка требовается.
– Ну, ты даешь! – удивился я такой половой прыти и впервые посмотрел на Петра, как на объект женской привязанности. С этой точки зрения был он вполне интересен: коренастый, кудрявый, с аккуратной русой бородкой и ласковыми, особенно теперь, когда заговорил о женщине, глазами.
– Также, поесть нам требовается – со вчерашнего дня не жрамши, брюхо подводит.
– Ладно, делать нечего, пошли к твой куме, – согласился я.
У меня уже тоже сосало под ложечкой.
– Ты, барин, не сомневайся, она баба чистая, – обрадовался моей сговорчивости мужик, – тебе-то будет не зазорно.
Теперь, когда появилась цель куда-то попасть и определился азимут, мы пошли скорее и, пробравшись между хозяйственными постройкам и сараями, проскользнули в какой-то амбар, который примыкал к избе, в которой жили дворовые люди. Порядок, наведенный бароном, в этом случае играл с ним злую шутку – никаких праздношатающихся людей не было, и нас никто не увидел.
Пассией Петра оказалась полнолицая прачка, немногим старше его летами, но еще вполне ничего. Русобородый красавец успел совсем растопить ее сердце, так что она прильнула к любовнику, не стесняясь моего присутствия.
– Ты, Марфа, того, не пужайся, – это нашего барина брат, Лексей Григорьич. Он хоть и барин, – а прост.
Марфа ничуть не испуганная, ласково мне улыбнулась и поклонилась:
– Будьте гостями дорогими! Проходите в горенку.
Мы вошли в тесную коморку с одной лавкой у окна. Как гостей, она усадила нас на ней рядком, а сама осталась стоять.
– Куда же вы подевались, Петр Иванович, я уж все глаза просмотрела вас глядючи? – с ревнивым упреком в голосе спросила она.
– В яму меня ваш управитель посадил, – недовольно сказал мужик, – вон, Лексей Гргорьич, спасибо ему, выручил. Вот нюхни, весь тюрьмой провонялся!
– Ах, ирод, ирод! – охнула Марфа. – Отольются ему когда-нибудь наши слезки!
– Ты, Марфа, того, поесть нам собери, а то я со вчерашнего дня крохи во рту не держал.
– Я мигом, касатики, – засуетилась женщина, – и покормлю, и что надо простирну. Только пища у нас простая, народная, – извиняющимся тоном предупредила она меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95