ум, воля и ироничность.
Вряд ли она успела увлечься Антоном Ивановичем так же сильно, как он ею, но было заметно, что предок девице весьма симпатичен.
Думаю, что ее интерес к предку подстегивало и впечатление, которое он произвел на женское общество.
Еще две симпатичные девицы всеми силами старались привлечь к себе внимание лейб-егеря, что, как я заметил, Анне Семеновне было неприятно.
Я начал обдумывать, как убыстрить процесс жениховства, чтобы, когда губернатор получит ответ из столицы, у молодых оказалось всё слажено.
Пока, на второй день знакомства, о сватовстве не могло быть и речи, но через недельку, если Антон Иванович сохранит темп, можно будет начать переговоры с родственниками девицы…
Званный ужин окончился, как и вчера, около полуночи. Городские приятели семейства начали разъезжаться.
В большом доме остались только хозяева и гости. Сергей Ильич был в хорошем настроении, хотя и прихрамывал, страхуя больную ягодицу. Я спросил, написал ли он письма в Петербург. Он немного смутился и сознался, что успел написать только два письма, вместо пяти запланированных.
Зная способность моих соплеменников откладывать дела в долгий ящик, я отправился вместе с ним в его кабинет и висел над душой, пока он не выполнил обещание. Потом мы перешли в его спальню и провели на ночь обезболивающий сеанс. Только в половине третьего я, наконец, освободился, и смог отправиться в свои покои.
Глава восьмая
О приглашении Елизаветы Генриховны я, естественно, не забыл, очень любопытствуя, чем оно вызвано. Смущало меня только, уместно ли за поздним часом будет появиться в ее комнате. То, что я остался вместе с генералом, она видела, и не могла быть в претензии, что я не зашел к ней раньше.
Я решил потихоньку проверить, закрыта ли ее дверь, и если она уже спит, отложить визит на следующий день. Однако сразу сделать это мне не удалось. Меня самого у двери покоев ждал незнакомый сонный лакей.
– Тебе чего надо, братец? – спросил я его.
– Я теперь ваш камельдинер, барин, – ответил он, – жду вас раздеваться.
– Спасибо, иди себе, я сам разденусь.
Однако «камельдинер», не слушая, прошел за мной в комнату.
– Мне велели, я и делаю, – угрюмо сообщил он. – Пожалуйте, чистить платье и сапоги.
О такой услуге я как-то не подумал. Отдав лакею свои вещи, я останусь не совсем одетым для визита к даме. Однако, чтобы не вызывать лишних разговоров пришлось подчиниться правилам. Лакей сгреб мое платье в кучу и удалился.
Решив, что Елизавета Генриховна всё равно уже спит, я набросил на плечи халат и босиком прокрался к ее комнате. Дверь, чуть скрипнув, отворилась от легкого нажима. Я заглянул в комнату.
В ней было темно, но из смежной с гостиной комнаты пробивался свет. За спиной послышались чьи-то шаги, и чтобы меня не застали у чужой двери, я вынужден был войти в темную комнату и прикрыть за собой двери. После чего оказался в совершенно глупом положении. Женщина не могла не слышать, что я вошел, поэтому просто так уйти было нелепо, а идти к ней в спальню в халате на голое тело – слишком двусмысленно.
Постояв истуканом, я решил просто заглянуть в ее спальню, извиниться, что не одет, и отправиться восвояси. Я дошел до приоткрытой двери и просунул туда одну голову, сам оставаясь в темной гостиной. Возле кровати на туалетном столике горела свеча в подсвечнике. Леди Вудхарс уже лежала в постели и напряженно смотрела на меня.
Я открыл было рот, чтобы объясниться, но она, не дав мне произнести ни звука, прижала палец к губам, и жестом попросила подойти к кровати.
Я перестал беспокоиться за приличия и повиновался. Шторы на окнах были опущены. Женщина плясала на высокой подушке, укрывшись до подбородка одеялом.
– Простите… – начал было я, но она прервала меня предупреждающим жестом и показала рукой на стены и потолок. Я догадался, что в деревянном доме хорошая слышимость, и нас могут засечь. Мы затаились. Я понял, как она права, услышав легкое похрапывание за стеной, а потом даже причмокивание спящего соседа.
Елизавета Генриховна попросила знаком приблизиться ухом к ее губам. Я попытался, но для этого мне пришлось сначала сесть на кровать, а потом скрючиться. Я навис совсем низко над ее лицом и ощутил запах ее волос и тепло дыхания.
– Мне нужно с вами переговорить наедине, – сказала она мне в самое ухо. – Только я боюсь, что нас услышат.
– Давайте заберемся под одеяло, – прошептал я, касаясь губами щеки, ощущая ими нежность и аромат женской кожи.
Миледи кивнула и накрылась с головой. Лезть к ней в моем шершавом парчовом халате под теплое одеяло было неудобно, и я, тихонько сбросив его, как был «а-ля-натураль» забрался в тесную духоту, полную живого тепла.
Если вы меня спросите, думал ли я в эту минуту о жене, скажу честно, думал, но только о том, что ей о моем ночном приключении лучше будет никогда не узнать.
Для того чтобы сориентироваться в темноте, мне пришлось обнять красавицу, после чего наши головы сблизились. Вопреки ожиданию, она лежала севершенно неподвижно, никак не реагируя на то, что я прижался к ее телу. На ней, в отличие от меня, была длинная полотняная рубашка.
– Мне нужно поговорить с вами, господин Крылов, – сказала Елизавета Генриховна, когда я, удивленный ее поведением, чуть ослабил хватку.
Голос был ровный и совершенно лишен эмоций. Я подумал, что делаю что-то не то, убрал руку с ее груди и лег так, чтобы ничем не упираться в ее ноги.
– Слушаю, вас миледи?
– Я думаю, что вы меня презираете, и у вас есть для этого основания, – начала Вудхарс свой монолог. – Однако позвольте мне оправдаться и объяснить свои поступки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95