– Доктор, я понимаю, что вы спешите, о том пишет Аннет, однако из человеколюбия! Мой муж так страдает! – вполне человеческим голосом сказала губернаторша.
– Что с ним? – спросил я, пытаясь любезно улыбнуться.
– У него жуткие боли в области… – она надолго задумалась, подбирая деликатное слово, но, так и не подобрав, добавила: – Он вам сам скажет где.
– Ну, что ж, извольте, – вынуждено согласился я. – Попытаюсь ему помочь в меру своих возможностей.
Графиня просияла и, резво соскочив со своего трона, очень довольная, что смогла настоять на своем, повела меня в спальню мужа.
Губернатор лежал в полутемной комнате, обложенный подушками. Я уже привык к ночным рубашкам и колпакам, потому вид генерала меня не удивил. В комнате кроме больного находился высокий, красивый блондин лет сорока, как я догадался, врач.
Графиня представила меня губернатору и доктору. Последнего звали Карлом Людвиговичем Вульфом. К моему приходу он отнесся довольно спокойно. Мы с ним раскланялись, и Вульф, отойдя в угол комнаты, уселся в кресло. Я подошел к постели губернатора и спросил, на что он жалуется.
– На жопу, голубчик, – с солдатской прямотой, ответил страдальческим голосом граф, крупный человек лет шестидесяти, с большим носом и седыми растрепанными бакенбардами. – Ноет внутрях, сил нет терпеть. Как будто татарская стрела там засела. Веришь, от ран так не страдал. Который день спать не могу.
Я подумал, что у старика, скорее всего, воспаление седалищного нерва, страшной болезни во времена, когда не было обезболивающих лекарств.
Осмотр дорсальной части губернатора ничего не дал, никаких видимых патологий внешне заметно не было. Я напрягся, вспоминая, где проходит этот заклятый нерв.
– У вас болит здесь? – ткнул я пальцем в нужную точку на генеральской заднице.
Больной охнул и выругался. Судя по всему, мое предположение было верным.
– Доктор, – обратился я к Вульфу, – давайте составим консилиум.
Мы отошли в дальний угол просторной спальни.
– Как вы думаете, что у него? – спросил я. Врач сделал неопределенный жест.
– Трудно сказать… Причин может быть несколько, я предполагаю…
Вульф начал сыпать терминами, произнося латинские слова на немецкий лад, так что я почти ничего не понял.
– И чем вы его лечите? – спросил я, когда он, наконец, замолчал.
– Водолечение, клистиры, укрепляющие настойки. – По огорченному голосу было видно, что Карл Людвигович искренне хочет помочь больному, но не знает, как и чем. Никакой уязвленности от приглашения другого врача у него не было.
– По-моему у губернатора воспаление седалищного нерва. Невзначай отмените водолечение и клистиры и назначьте вместо них согревающий компресс. Я экстрасенс, – со значением сказал я, – и, думаю, мне удастся ему помочь.
Естественно, ни о каких экстрасенсах Вульф слыхом не слыхивал, но уважение почувствовал. Мы еще немного поговорили об общем самочувствии генерала и вернулись к постели больного. Графиня ободряла мужа, с надеждой поглядывая на нас.
– Вам придется лечь на живот и поднять рубаху, – сказал я графу, – а вас, сударыня, прошу удалиться.
Генерал, кряхтя, лег на спину, а графиня безропотно вышла из спальни.
Я начал водить руками над задницей губернатора, выбирая самое болезненное место. Я так уверовал в свои лекарские способности, что начал безошибочно находить больные места по каким-то своим необъяснимым ощущениям. Отыскав очаг боли, я сосредотачивался на нем и напряженьем рук пытался передавать телу больного некую установку (как говаривал небезызвестный Кашпировский) к выздоровлению.
Губернатор сначала лежал спокойно, потом начал ерзать и кряхтеть.
– Вас что-нибудь беспокоит? – поинтересовался я.
– Не пойму, но вроде как печь изнутри начало.
– Если будет неприятно, говорите, – попросил я и чуть отвел ладонь от тела.
Доктор Вульф наблюдал за моими пассами над генеральской задницей с совершенно серьезной миной на лице.
Минут через пятнадцать манипуляций у меня занемели мышцы рук. Губернатор же лежал спокойно, больше никак не реагируя на «лечение».
– Он спит, – шепотом сказала графиня, без разрешения вернувшаяся в спальню.
Я убрал руки и расслабился. С лица генерала исчезло страдальческое выражение, он действительно крепко спал. Я сделал предостерегающий знак, и мы тихонько вышли из комнаты.
– Как он настрадался! – произнесла генеральша с искренним сочувствием к мужу.
Мы вернулись в гостиную. Там нас ждала довольно живописная картина, Антон Иванович очаровывал фрейлин. Я еще никогда не видел его таким оживленным и комильфо. При нашем появлении общий смех смолк, и фрейлины виновато уставились на губернаторшу. Однако довольное лицо хозяйки успокоило милое собрание, и посыпались вопросы о здоровье графа.
– Заснул! – кратко сообщила генеральша. Дамы застыли в благоговейном восторге.
За всё время моего пребывания в восемнадцатом веке, я впервые попал в светское женское общество. Дамы, разодетые в пух и прах, с набеленными лицами и бледными щеками, были прелестны, томны и романтичны. В каждой из них угадывалась «бедная Лиза», даже если по годам они годились в матери модной героини повести Карамзина.
Мне, человеку новому и непривычному, картинные, изящные позы, томные взоры, закатывающиеся от восторга по любому поводу глазки и кокетливо отставленные «на отлет» пальчики казались смешными и нелепыми. Однако и предок, и доктор Вульф принимали такую кокетливость всерьез и были в полном восторге от женских чар и обаяния.
Мало того, Антон Иванович успел запасть на одну из барышень, миловидную шатенку со вздернутым носиком и ямочками на щеках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95