Две недели ожидания, в конце концов, прошли. Генерал получил депеши из Петербурга.
Увы, я потерял это время совершенно напрасно. Ничего утешительного или хотя бы информативного высокопоставленные друзья не сообщили. Всё, что они смогли узнать, было так же неопределенно, как и то, что я узнал здесь. Судьбой Али занимался сам император и его особо доверенные придворные, не входившие в круги старой знати.
В письмах просматривались скрытые намеки, подтверждающие наши предположения, что всё как-то связано с происхождением жены, но всё подавалось в очень завуалированной форме. Никто из друзей губернатора не осмеливался доверить бумаге то, что, может быть, и знал. Мне осталось одно – ехать и разбираться на месте.
В ознаменовании нашего отъезда был устроен прощальный вечер, не хуже и не лучше всех подобных вечеров. Было много выпито и съедено, сказано теплых слов и дано заверение в вечной дружбе и памяти.
Расставание с миледи было тяжелым, она заревела мне всю подушку и клялась помнить меня весь свой век. Я тоже успел к ней привязаться, потому старался быть предельно нежным и внимательным, хотя мысли мои были уже в другом месте. Лиза то успокаивалась, то порывалась ехать за мной, я убеждал ее этого не делать, напоминая обещание, данное мужу, сохранить за будущим (как она надеялась) сыном кресло пэра в палате лордов и богатые наследственные владения.
Последнюю ночь мы с Елизаветой Генриховной провели вместе. Как ни был я озабочен предстоящими перипетиями, но оттолкнуть женщину, жаждущую внимания, не мог.
Уводят милых корабли,
Уводит их дорога белая.
И вопль стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?».
Миледи Вудхарс мне ничего плохого не сделала, напротив, она облегчила ожидание и как-то отвлекла от грустных мыслей, но душой я к ней не прикипел и, расставаясь, не рвал себе душу. Если немного перефразировать поэта Н. Асеева, то получится точная картина моего к ней отношения.
Слышишь, вона заныл опять.
Ты глумишься, а мне не совестно.
Можно с каждою женщиной спать,
Но не каждая встанет в бессоннице.
Прощание с губернаторской четой было сердечным и трогательным. Мы крепко троекратно расцеловались, как будущие родственники, и Сергей Ильич вручил мне несколько рекомендательных писем к своим друзьям. На этом мы и расстались.
Глава девятая
Отъезд был намечен на ранее утро. Однако еще с вечера всё пошло наперекосяк. Первой неожиданностью был отказ волхва Костюкова ехать вместе с нами. Это было тем более неожиданно, что его (вымышленное) имя уже было вписано в подорожную грамоту. Я попытался добиться вразумительных объяснений, но Илья Ефимович начал крутить и темнить, что было, по крайней мере, обидно, учитывая наши хорошие отношения. В конце концов, он полупризнался, что ему кем-то было запрещено ехать вместе со мной.
По предыдущим нашим с ним разговорам выходило, что для возвращения в двадцатый век мне нужно было заручиться помощью каких-то влиятельных в астральных и колдовских сферах лиц. Однако ничего конкретного об этих персонах Костюков не сообщал. Как только я начинал выспрашивать его предметно, он тут же переводил разговор на другую тему. Об интересующих меня вещах удавалось поговорить только вскользь, между прочим.
Почему-то Костюков не хотел или не мог связать меня напрямую с этими таинственными, не знаю, как и сказать: людьми или личностями. Пока я надеялся на его участие и помощь, можно было не очень вникать в запутанные подробности мистических игр, но когда он отказался ехать, я попадал в сложное положение. Теперь мне нужно было самому искать милости неведомых доброжелателей и обходить неизвестные капканы.
– Я сам смогу справиться? – спросил я его, когда все аргументы были исчерпаны и он твердо сказал, что остается.
– Должен справиться, хотя всякое может случиться. Это какая карта выпадет.
– Вы можете хотя бы объяснить, что это за могущественные люди, и каких милостей мне у них просить?
– Нет, – коротко и конкретно ответил Костюков.
– Почему? – продолжал упорствовать я.
– Сие не моя тайна, а ты не посвящен.
– Так как же я смогу с ними договориться, если даже не знаю, с кем и о чем говорить?! – в конце концов возмутился я.
– Это зависит от их доброй воли. Если захотят, то всё узнаешь. Коли будут к тебе благорасположены, то всё прояснится, коли нет …Тогда ничего и не будет.
Теперь положение стало немного понятнее. Во всяком случае, я смог представить себе какую-то систему.
– Мне нужно как-нибудь объявляться, привлекать к себе внимание этих людей?
– Кому ведомо многое, тому не нужно, а кому не ведомо, тому и знать не надобно, – опять перешел на околичности Илья Ефимович.
– На вас, если что, можно ссылаться?
– Кому ведомо… – опять завел он свою бодягу.
– Понятно, кому ведомо, тому ведомо. А к кому обратиться, как я узнаю?
– Сами объявятся, коли будет твой расклад. А большего, прости, сказать не смею, ты не посвящен.
– Они меня, что, сами найдут?
– Нет, ты им не нужен.
– Так как же я с ними смогу встретиться? – сердито спросил я, начиная терять терпение.
– Пусть о том думает твоя Фортуна.
Я мысленно плюнул и прекратил расспросы. То ли действительно от Костюкова ничего не зависело, то ли он просто морочил мне голову.
«Ну и черт с вами всеми, – подумал я, – в конце концов, скоро наступит XIX век, и он будет повеселей, чем нынешний. Начнутся либеральные реформы, то да се, наполеоновские войны, свободомыслие и нигилизм, а я покуда займусь медицинской практикой, подкоплю деньжат, куплю деревеньку, буду с девками в бане париться…»
– Чтобы анафема на головы этих остолопов, – хмуро сказал, входя ко мне в комнату, Антон Иванович и окончательно прервал наш с Костюковым разговор и прощание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95