Неужели вам не жалко ваших сил,
ваших трудов, вашего времени в конце концов?
Я молчал в ожидании, когда кончится этот беспред-
метный разговор.
- На носу дивизионный смотр, и я советую вам не
заниматься пустяками, а лучше хорошенько помуштро-
вать ваших солдат!
Даже Бутышев счел своим долгом явиться ко мне и
заявить:
313
"Оащаняа! листья>
VwO>, № 24
fLmOl) № 24
,Узшш/.з счастья/
- Александр Львович, что вы делаете? Зачем все
это? Так нельзя!
- Да почему же? - закричал я, не сдержав-
шись. - Почему же нельзя?!
- Никак нельзя! - снова повторил капитан свой
единственный аргумент.
Все это только подстегивало меня в моих начинани-
ях. Однако то, что поначалу казалось делом, хоть и
трудным, но благодарным, на поверку оказывалось поч-
ти неисполнимым.
После моих нововведений, направленных на очелове-
чивание их скотской жизни, я ожидал от моих солдат
если не воодушевления, то по крайней мере признатель-
ности. Увы, все, что так гладко складывалось в моем
воображении, выходило на деле боком. Я делал всё,
чтобы солдаты поняли и полюбили меня, но они ко
всему относились подозрительно, чурались меня, на мои
попытки поговорить по душам отвечали уклончиво. Они
принимали своего нового офицера за какого-то дурачка
и за глаза смеялись надо мной. Видя, что бояться им
нечего, они перестали на наших занятиях что-либо де-
лать, теряли тетрадки, карандаши, а потом и вовсе, не-
смотря на мои уговоры, перестали посещать мою школу.
В конце концов у меня остался один только ученик,
Устинкин, которого стали травить еще сильней за то,
что он ходил ко мне за книжками. Солдаты мои, обна-
ружив, что никто их не наказывает, распустились, ни-
чего не хотели делать даже по службе. Я уже не гово-
рю про воровство, на которое чуть ли не каждый день
жаловались местные жители. Все мои разговоры о без-
нравственности подобных поступков имели на них не
большее воздействие, чем дуновение ветерка. Обкрады-
вание солдатского содержания во всех инстанциях, на-
чиная с дивизионных складов и кончая походной кух-
ней, было таким обычным явлением, что ему никто не
удивлялся. Отсюда неизбежно вытекало донельзя легкое
..
Я14
отношение солдата к чужой собственности. Невозможно
было его убедить в гнусности воровства, если этим
воровством он поддерживал свое существование.
Разумеется, мы безобразно выступили в дивизион-
ном смотре.
Я был вызван к командиру полка, генерал-майору
Рузаеву.
Это была весьма примечательная личность. Наш пол-
ковой командир считал себя учеником Суворова и, по-
добно знаменитому фельдмаршалу, спал на простом сен-
нике, укрывался шинелью, каждое утро обливался хо-
лодной водой, зимой купался в проруби и мог в свои
шестьдесят лет сделать, не переводя дыхания, триста
приседаний. За наполеоновские кампании Рузаев был
награжден св. Владимиром с бантом, прусским орденом
[<За заслуги> (фр.)1 и Анненскою шпа-
гою. Сам он иногда горько шутил, что награды нужно
раздавать не за военные подвиги, а за поддержание в
войсках боевого духа в будни. В этих словах, увы, было
много истины.
Когда я вошел к нему, Рузаев набросился на меня и
орал с четверть часа. Наконец он остановился, чтобы
перевести дыхание, и я сказал:
- Вы можете приказать мне, что угодно, и я под-
чинюсь дисциплине. Но смею вас заверить, что я имею
свои убеждения, и никакой приказ не в силе заставить
меня изменить их.
Лицо Рузаева покрылось белыми и красными пятна-
ми. Он уже принялся было писать что-то, и теперь перо
хрустнуло в его кулаке.
- Молокосос! - прошипел он. - У меня из первой
раны вытекло больше крови, чем ты в себе носишь! Ты
проживи сначала жизнь, чтобы рассуждать об убежде-
ниях!
- Среди офицеров принято говорить друг другу
<вы>, - перебил я Рузаева.
1-
315 316
"ШРММ(г СТОСТЬЯ
fmOti № 24
"Обащпиа счастья-
Он хотел еще кричать что-то, но с большим трудом
сдержался и сквозь зубы приказал мне отправиться на
гауптвахту под арест.
- У вас, господин прапорщик, будет пять суток_
подумать о многом!
Камера моя, исписанная забавными надписями, вы-
ходила окошком в сад. Кусты жимолости так разрос-
лись, что прижались к самой решетке и вполне заменя-
ли шторы.
Я много спал, от скуки насвистывая, пел, листал
книжки, присланные Богомоловым. Одним словом, в
тюрьме мне было сладостно и покойно, ибо я был убеж-
ден, что жить надо в согласии с собственной совестью,
а не с начальством.
Я гордо стерпел и арест, и все выговоры, но бить
солдат отказывался. Увы, лишь до одного случая.
Как-то перед самой зорей меня разбудили и сказали,
что Устинкин покончил с собой. В ту ночь он стоял на
часах, и утром его нашли с тесаком в руке. Он перере-
зал себе горло. Накануне мои солдаты перепились и
вновь издевались над ним. Устинкин лежал на спине,
неловко вывернув голову ошпаренной стороной вверх,
и Баранка лакала кровь прямо из раны. Собаку отгоня-
ли, но она подбегала снова.
Тогда были наказаны только трое, но я был готов
пропустить сквозь строй всех.
Прекрасно помню то мглистое, уже с заморозком
утро, лужи, покрытые тонким льдом, барабан, особенно
звонкий от морозного воздуха, пронзительную флейту.
Помню злые, ненавидящие глаза осужденных. Помню,
как они снимали рубахи, как их руки привязывали к
прикладам, как падали на их спины первые удары, пом-
ню их звериные крики. Впервые при этой страшной
экзекуции я испытывал чувство удовлетворения>.
В конце 70-х годов в Москве на улице Шверника,
№ 19 появился высотный комплекс с необычным назва-
нием - Дом нового быта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141