Да, холмик и впрямь немецкая огневая точка. Она уже под носом у нас, метрах в двадцати пяти. Оттуда вылетела ракета. Мы неподвижно распластались на снегу. Под светом ракеты я увидел одного высокого немца. Одет тепло. Он потянулся, зевнул, глядя вверх на сверкающую ракету.
Ракета погасла, и снова воцарилась тьма. Скоро глаз опять привык к темноте, и я увидел немца, который отсюда, снизу, казался огромным. Сахнов шепнул:
— Держите под прицелом дверь блиндажа. Видите ее?
Не вижу. Сахнов весь исстрадался, пока я наконец разглядел дверь. Она вся в земле. Только верхняя часть чуть виднеется.
— Следите,— шепнул он,— как только дверь откроется, дайте автоматную очередь.
Потом Сахнов приник к уху Ивана Сорокина, после чего тот пополз чуть вперед, взяв правее.
Мертвая тишина. Вдалеке грохочет артиллерийская канонада. Чую теплый дух блиндажа. Наверное, огонь развели. Вот и дымком запахло... И, о ужас, захотелось спать. Кусаю язык, чтоб очухаться. До сна ли сейчас!..
Сахнов и Сорокин с двух сторон навалились на немецкого часового. Не раздалось ни звука, и я ничуть не испугался, только спать расхотелось сразу. Они пронесли немца мимо меня. Я вскочил и побежал за ними. Пленника связали, несут его на руках: Сахнов положил себе на плечо голову, Сорокин держит за ноги. Я почувствовал себя совсем лишним, и меня почему-то разобрал смех. Зажал рот, чтоб и впрямь не расхохотаться. Забежал вперед, высматривая наши следы, чтоб хоть этим быть полезным.
Очнулся я от голоса Сахнова:
— Выньте у него из пасти мою рукавицу. Уже добрались.
Я извлек большую стеганую рукавицу Сахнова, которую тот запихал в рот немцу. Сорокин развязал пленному руки и подтолкнул его вперед.
Это уже наши траншеи. Ходами сообщений к нам подбежали Кравцов и Путкарадзе.
— Что, ни с чем?
Сахнов закатился смехом, вздрагивая всем телом. Путкарадзе перецеловал нас и тотчас позвонил из ближайшего окопа командиру полка:
— Двадцать пятый, куда прикажете доставить «языка»?
Кравцов дал немцу водки.
— Пей, голубчик, чтоб в штаны не наложить... Язык у тебя, случаем, не отнялся?
Немец что-то пробурчал. Мы ничего не поняли. Он выпил водку и попросил хлеба.
Прибыл командир полка. Его адъютант нес следом радиолу...
— С ним еще и полсотни пластинок,— сказал подполковник.— Для точности ровно пятьдесят две штуки. Обещанный подарок вашему взводу.
Когда все разошлись, Сахнов попросил:
— Включите-ка этот подарочек, гляньте, работает ли? Пусть красавчик споет нам что-нибудь. Давно я не слыхал хорошей песни.
Я включил радиолу. Полный порядок, штучка что надо.
Вот играет скрипка. А вот под закоптелой бревенчатой крышей землянки вдруг раздался низкий женский голос:
Не брани меня, родная, Что я так его люблю...
Сахнов вскочил.
— Не надо,— сказал он, выключая приемник. Потом закурил и повернулся ко мне: — Интересно, у этого «языка» есть дети?
— Можно спросить.
— А в расход его не пустят, как думаете?
— Ну что ты, Сахнов! Будет жить, зачем же в расход...
Сегодня тридцать первое января. Уже месяц и три дня, как мне девятнадцать. Записи мои заснежены.
«АППЕНДИКС»
Три дня и три ночи ведем непрерывные бои.
Вечер. Меня, Кравцова и еще одного лейтенанта-пехотинца вызвали в штаб полка.
— Поступаете в распоряжение первого батальона. На три дня.
— С какой целью? — спросил Кравцов.
— Узнаете на месте.
Землянка комбата совсем в снегу. Из-под снега вьется струйка дыма и копотью оседает на его белизне. Пригнувшись, вошли внутрь. Свет коптилки отбрасывает красные блики на лицо комбата. Он встретил нас невесело.
— Ну, прибыли, артиллеристы? А что это у вас такой вид, точно побитые?
— Как сказать, товарищ майор...— помялся Кравцов.
— А ничего и не говорите,— махнул рукой комбат.— Я скажу. Вот что, орлы: один из моих взводов врезался в расположение противника. Дела там у них — хуже некуда. Командир взвода убит. Затем я вас и вызвал. Кто готов заменить его?
Лейтенант-пехотинец закашлялся:
— Я бы... с удовольствием, да у меня температура...
Майор вопросительно глянул на Кравцова.
— Коли прикажете... Только я близорукий, ночами совсем как слепой.
Майор зло глянул на меня:
— А ты, может, и глухой, и немой, и хромой? Все разом?
— Да нет, товарищ майор, не жалуюсь. Готов к выполнению задания.
Кравцов и лейтенант удалились.
Майор наскоро растолковал мне задачу и показал, как пробраться к «аппендиксу».
Темно и морозно. Сквозь снежные сугробы я проник в траншею и пошел на запад.
Вокруг белеет снег. Мне чудится, будто я иду по своей могиле и конца ей нет. Только пулеметные очереди то с нашей, то с вражьей стороны свидетельствуют о том, что мир еще существует.
Метрах в ста пятидесяти стрекочет немецкий пулемет. Иду пригнувшись. Трассирующие пули так соблазнительно сверкают, что хочется приподняться и схватить одну из них на лету.
В первом блиндаже «аппендикса» шестеро солдат. У них один пулемет и миномет малого калибра. Пару минут поговорил с ребятами и ползком двинул к следующим огневым точкам.
Центральный блиндаж выглядит жалко. Солдаты, их здесь всего пятеро, как сельди в бочке. Небритые, усталые, все в копоти. Напялили на себя телогрейки, шинели, все, что было. Головы замотаны. Еле могут двинуться.
Встать во весь рост в этом блиндаже невозможно: крыша очень низко поставлена. И при этом совсем непрочная. Достаточно одной ничтожной мины, чтобы разнести ее ко всем чертям. Удивляюсь, как этот сержант и эти четверо солдат еще держатся. В таких условиях, под огнем противника, они превратились в ходячих призраков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88