.. Так, значит, Новый год! Скоро два месяца, как наши освободили Киев. И еще добрая весть: мама пишет, что корова наша отелилась двойней. Одну телку они решили вырастить, а другую будут продавать—надо сестрам одежду купить.
Сахнов поднял голову:
— Не пора еще?..
— Спи, пока спи,— сказал я и вдруг спросил: — Слушай, батько, у вас есть корова?
— У кого это «у вас»? Кто это — мы?
— Ну... у тебя?..
Он засмеялся:
— Видал в степи ветер?
— Нет, я в горах жил.
— Ветру все одно — что степь, что горы, знай носится бездомный. Вот и я, как ветер, тоже бездомный. Какая уж тут корова.
— Прости, батько, знаю ведь все, да так уж размечтался. Поди-ка в роту, взбодри ребят, чтоб не уснули.
— Да пусть себе поспят. У фрица задница солью начинена. Еще чуток нажать, разорвет, и нет его.
Сахнов засмеялся и ушел.
Утро началось наступлением широким фронтом. Полоса действия моей роты тысяча сто метров. Мало? Что делать. Я всего только командир минометной роты 261-го полка. Будь я командующим армией, может, было бы тысяча сто километров. Но эдакие масштабы не для меня.
2 января
Атака наша прошла неудачно. Убило двух моих солдат. Нам выдали водки — по сто граммов на брата. Я обменял свой хлеб на водку и выпил все разом. Сахнов протянул мне на закуску вареной картошки, я не взял. И картошка и даже шоколад только бы сбили хмель.
3 января
Мы все на том же месте, в снегу, под открытым небом. Ужасные холода. У меня четверо раненых. Подбит один миномет. Пала лошадь. Сегодня нам выдали белого хлеба и листовки с призывами: «Воины Родины, пришло время окончательно освободить Ленинград». Записи свои делаю на оборотной стороне листовки...
6 января
Мы продвинулись вперед на восемьсот метров. В снегу лежит убитый немец. Голову ему снесло напрочь. Ужасно это — видеть человека без головы... Велел Сахнову закопать его.
11 января
Продвинулись вперед на восемь километров! Одному из бойцов оторвало стопу. Он крепко прижимает ее к ноге, а кровь хлещет отчаянно.
— Не прирастет? — спрашивает он потерянно у Сахнова.
— Брось ее, дай перевяжу рану, дурак!—сердится Сахнов.— Это тебе не дождевой червь.
Раненый потерял сознание. Пришла Шура и уволокла его в тыл.
13 января
— Несчастливое сегодня число! — бросает Сахнов, сплевывая.— Если сегодня меня не убьет, значит, уж никогда не убьет.
В роте трое убитых, восемь раненых. Приказываю похоронить убитых как положено.
Ведем бои за Новгород — он слева от нас.
— Сегодня нам Новгорода не видать,— говорит Сахнов.
— Почему?
— Иудино число...
Сегодня мы Новгорода не отбили.
14 января
Холодно, вьюжно... От моей землянки до позиции противника не более двухсот метров. Все деревья повалены, вырваны с корнями. Снег, снег...
Телефонный звонок. На проводе командир полка.
— Двадцать пятый вас слушает!..
— Ну как там, готовы?
— Все в порядке!
— Молодцы! — Голос у комполка повеселел.— Водки вам выдали?..
— Нет.
— Э, ладно, братцы, все сполна получите, как только продвинетесь на новые рубежи.
— За каждые сто метров по сто граммов...
— Ну и ну!.. — весело засмеялся комполка.— Пусть так. Идет. И еще орден, если... Ну ладно, будь готов и жди команды.
Что ж, я готов...
Снаружи завывает метель. В землянку вваливается лейтенант Саша Карпов, высокий, чуть раскосый парень.
— Видел Шуру, привет тебе шлет! — с трудом переводя дыхание, говорит ст.
«Шура, Шура...» И чего все только и знают, колют мне в глаза ее именем? Но странно, почему в моей землянке стало так тепло? Неужели от этого имени?
15 января
Я на своем НП, на сосне. Прикрываюсь щитом, все как-то надежнее. Слежу за противником. Ничего не видно, хотя враг — рукой подать. Плотная завеса тумана. Внизу, в снегу,— наша артиллерия, два танка и три самоходных орудия. И пехота. Справа от нас Ленинград, как клещами, зажат войсками противника. В прошлом году удалось чуть разжать эти клещи, дать Ленинграду выход к хлебу!
Я устроился поудобнее, снял перчатки. Пальцы, правда, коченеют, но мне надо записать. Ведь чуть спустя кто знает...
«Сегодня наши войска начинают наступление с целью полного освобождения Ленинграда из тисков вражеского окружения...»
Неужели мои записи сохранятся?..
Дзенькнул телефон.
— Все готово?..
— Готово!
Связист взглядывает на часы. Осталось десять минут... восемь... пять... одна минута и... Раздался страшный грохот.
Загремело громом все — и небо и земля.
Началось... Два фронта, лоб в лоб, двинули в атаку— Ленинградский и наш, Волховский. У меня в роте шестнадцать минометов, с обеспечением в триста пятьдесят мин на каждый, только на один сегодняшний день,
— Огонь! — командую я в рупор.
Целых пять тысяч шестьсот штук мин предстоит мне обрушить на головы гитлеровцев только за один сегодняшний день. А потом? Потом все будет хорошо.
Грохочут земля и небо.
— Огонь!..
Мы в захваченном у немцев блиндаже. Чуть погрелись, и опять в бой. Перед нами насыпь железной дороги, ведущей в Ленинград. За насыпью деревня.
Враг оттеснил нас немного, но мы снова рвемся вперед, как бушующее море: волна откатывается от берега, чтобы затем с новой силой рвануться к нему. Наш полк продвинулся вперед уже на тысячу метров. Скажете, мало? Спросите, сколько здесь полегло и наших, и немцев? Мне чудится, что мерзлая земля, освобожденная нами, улыбается сквозь кровь и отчаяние. Родная, израненная земля...
Мы заняли деревню, а деревни нет. Один только дом стоит, да и тот полуразваленный. У порога лежит, распластавшись, гитлеровец.
На всю деревню одна кошка, и больше ни живой души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88