У бывших хозяев были даже постели: вон частью остались и свешиваются с деревянных нар. А мы о такой роскоши давно позабыли. По всему видно, что даже в полевых условиях фашисты не были лишены известных удобств. Но это и понятно: почти вся Европа ведь у них в лапах.
В полночь мы снова на марше. Нельзя упустить хвост отступающего противника и дать ему укрепиться на новых рубежах.
Надо сказать, сопротивляется противник отчаянно. Временами та или иная небольшая его часть навязывает нам довольно длительные и нелегкие бои.
Гитлеровцы крупными соединениями предприняли контрнаступление на освобожденный нами участок. Мы были вынуждены занять оборонительные позиции.
Начались тяжелые кровопролитные бои.
Вскоре выяснилось, что штаб нашего полка попал в окружение. Поползли слухи, что, мол, полковое знамя захвачено противником и все мы этим опозорены.
К нам прибыл командир полка. Чувствовалось, что он очень взволнован, но не растерян. С виду был таким бравым, что даже показался моложе своих лет. В руках у него автомат, за поясом — гранаты.
— Ну, как вы тут, братцы?
Я знаю его очень хорошо. Человек он отважный и воин бывалый. Всегда собран и уверен. И сейчас тоже держит себя в руках. А вот его замполиту, Ерину, не позавидуешь. У него настроение — хуже некуда. И как иначе: воинская часть, потерявшая знамя, незамедлительно расформировывается и, словно бы ее и не было, всеми напрочь вычеркивается из памяти. А ведь у нашего полка славный боевой путь...
Я построил пятьдесят восемь моих солдат и, повернувшись к командиру полка, доложил:
— Мы готовы, товарищ полковник. Только прикажите!..
К нам присоединились еще сто человек пехотинцев, и через пять минут полковник вел нас туда, где, как предполагалось, могло быть знамя нашего полка — наша честь.
Зима, снег, туман...
Расчищая себе путь автоматами и гранатами, мы пробираемся глубоким снегом. Нам приданы танк и бронемашина. Они «ведут» нас.
Вот показалась ветряная мельница. Командир полка сказал, что штаб наш вместе со знаменем именно на этой мельнице и окружен немцами. Мы подошли довольно близко, когда враг открыл наконец огонь. Делать нечего, чуть подались назад. Рывки повторялись не раз. И вот мы вслед за танком уже у мельницы. Вокруг трупы немцев. На сыром полу мельницы, раскинув руки, лежит
убитый заместитель начальника штаба полка. Полегли почти все. В живых осталось только шестеро. Командир полка схватил за плечи нашего знаменосца:
— Где знамя?
— Знамя?— ошалело глядя на него, потрясенный неожиданной подмогой, переспросил знаменосец.— С нами оно, вот...
Он распахнул полушубок и вытащил знамя, которое прятал на груди. Командир полка лицом зарылся в красные складки шелка. Мне показалось, что он плачет. Но нет, по лицу его течет кровь. Он ранен в голову. Его срочно эвакуировали в тыл.
Братья Буткевичи — Витя и Федя — близнецы. Они питомцы наши, сын^>1 полка. Им по одиннадцать лет. Совсем еще малы. Но солдатики — честь по чести. Я никак не научусь различать их, очень уж они схожи. Вот и сейчас вижу со своего НП, как один из них барахтается в снегу. На спине у него телефонная катушка. Она вертится, и черный провод утопает в снегу. В снегу утопает и сам мальчонка, грудью пробивающий себе дорогу.
— Ты кто? — спрашиваю его.
— А вы кто? — отвечает он вопросом на вопрос.
Я закуриваю.
Мальчики эти, кажется, из Малой Вишеры. А может, и из Тихвина, где наш полк вел тяжелые бои еще весной сорок второго года. Они именно тогда и появились у нас.
— Как это случилось? — поинтересовался я однажды.
— Обыкновенно,— пожал плечами Витя, это был он.— Мы потеряли отца и мать. Их, наверно, убило. Вот и стали с братом солдатами...
Он уходит, за ним тянется телефонный кабель. Снег местами взрыт снарядами, местами окрашен кровью. Каждую секунду тут что-нибудь разрывается — мины, фугаски. Меня захлестывает злость, я оборачиваюсь и ору:
— Эй вы, фрицы! Не стреляйте, здесь ребенок...
Я еще целую ночь думаю о близнецах.
Лежу в санях. Они медленно трогаются. Я смотрю в небо. Вдруг слышу над собой голос:
— Не холодно, южанин?
Вот так номер — это же новый командир полка, подполковник Сафонов Павел Антонович. Я мигом спрыгну л с саней, вытянулся, готовый к докладу, но он остановил меня.
— Не надо,— сказал он и снова спросил: — Не холодно.
— Нет, не холодно, товарищ подполковник.
— Во всяком случае в санях спать не следует. Замерзнете.
Он улыбнулся. Три дня, как принял командование нашим полком этот грузноватый, лет пятидесяти человек. Шагает довольно тяжело.
Я иду рядом с ним, чуть отставая, как положено.
— Скоро выйдем к Нарве,— раздумчиво говорит комполка.— Надо беречь людей. На Нарве нам предстоят очень тяжелые бои.
Я снова на НП. Отсюда мне довольно хорошо видно расположение противника. Сами немцы появляются в поле зрения редко, но отчетливо просматриваются их позиции, валы укреплений, возводимые ими с большой поспешностью. Разглядеть все это мне помогает мощный полевой бинокль и стереотруба. Последнюю, хоть она и очень громоздкая, я всюду таскаю за собой...
— Здравствуйте, товарищ лейтенант,— слышу я снизу и вздрагиваю от неожиданности. Глянул —под деревом мальчонка.
— Вы что, не помните меня? — сердится малыш.
Помню! Конечно же помню! Только опять никак не
различу, кто это из близнецов. И одеваются они, как назло, одинаково. Это уж постарались полковые сапожники и портные, перешили из солдатского обмундирования. И как ладно все пригнано, любо-дорого смотреть. И эти красные звезды на ушанках, как язычки пламени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88