Вернулся Сахнов через три дня. С дрожжами вернулся.
— Перешел реку, сел в кузов попутного грузовика и вечером был в Ленинграде,— рассказывал он.— Город уже восстанавливается. Трамваи ходят, хлеб есть — по карточкам выдают. Люди малость оправились. Только вот с топливом плохо.
Сахнов собрал остатки хлеба, долго варил-колдовал, потом слил жидкость в большой стеклянный баллон, добавил дрожжей, закупорил и зарыл в землю.
— Через неделю поспеет.
Долго он объяснял мне секрет приготовления пива, но я так ничего и не понял. А ему почему-то очень хотелось, чтобы я освоил это дело...
— Любое ремесло — это тебе всегда кусок хлеба,— сказал он, огорченный моей неспособностью.— Вы же разумный человек, сынок. Не понятно, почему такое простое дело не уразумеете.
Приготовленное Сахновым пиво получилось необыкновенным. Я литров пять, наверное, выпил. И еще командиру полка послал. Сахнов предупредил меня:
— Только смотрите не говорите ему, что я варил...
>— Почему? Это же не преступление.
— Узнает, к себе может забрать. Или, чего доброго, отошлет к командиру дивизии.
— Но это же неплохо! — сказал я.— У командира дивизии тебе будет лучше. В большей безопасности. И есть послаще будешь. Так что скажешь, Сахнов?..
— Если вы не шутите, сынок, значит, обижаете меня. Я с вами не расстанусь. Так и знайте. Может, я вам надоел?..
Я пригласил Шуру:
— Приходи, выпьешь со мной пива...
— Издеваешься? — закричала в телефонной трубке
Шура.
— Да провалиться мне на этом месте, если я неправду говорю, Шура! Единственная. И бог знает, что еще ты для меня. Без тебя мне жизни нет, свет мой в окошке,
радость моя! Приди.
Это пиво говорило во мне с такой смелостью. Шура пришла. Сегодня шестнадцатое марта. Два месяца и девятнадцать дней, как мне исполнилось двадцать, В записях моих непривычная смелость.
ВЕСНА ПОД СНЕГОМ
Сахнов говорит, что уже весна. Я смеюсь:
— Слушай, ну какая же это весна? Весна — когда ручьи журчат, ласточки домой возвращаются, трава зеленеет и расцветают фиалки между камнями... А здесь
еще снега по колено.
— Ну, как же не весна,— твердит свое Сахнов.—
Взгляните: грачи уже прилетели с юга и в воздухе пахнет весной...
Что ж, пусть будет так.
Мы получили известие о том, что вчера, девятнадцатого марта, по личному приказу Гитлера его войска оккупировали Венгрию. Это очень удивило моих солдат.
— Ведь, того и гляди, портки потеряет, от нас удирая, а туда же, опять чужую страну захватил.
Что поделаешь — это так. Хочет хоть там проводить свой «новый порядок». Но недолго он задержится на берегах озера Балатон.
Мои солдаты придумали по-новому вести огонь из минометов. Иной день все двадцать четыре часа обстреливают какой-нибудь один квадратный километр вражеских укреплений. И это не только противника изматывает, даже на нас действует подавляюще своей монотонностью. После такого затяжного обстрела одного участка солдаты переносят огонь на соседний километр — правее или левее. И все повторяется сначала.
— Мы во что бы то ни стало вытрясем из них душу...
Приятная весть. Вчера, двадцать шестого марта, наши войска на юге подошли к реке Прут, на границу Советского Союза и Румынии. Это вселило в нас несказанную радость. Вот и настал час — пересекаем границу.
— И за границей будет продолжаться война? —спрашивают меня солдаты.
— Обязательно будет! — отвечаю я.— Надо окончательно уничтожить фашизм, чтоб он больше никогда не поднял головы.
Война завершится в Берлине, только в Берлине!
Наши войска подошли к реке Прут. Сахнов смеется:
— Какое хорошее название—Прут! Это значит хворостина, палка, которой бьют скотину или собак гоняют... Вот мы, выходит, и лупим их...
А ведь и правда уже запахло весной в этих торфяных, болотистых и лесистых местах Эстонии. Сахнов не ошибся. Он раньше всех почуял весну. Долго мечтал о ней.
Сахнов отрастил усы. Они у него рыжеватые, очень густые и длинные. Концы их он закручивает к самым ушам. В его волосах я уже примечаю седину. Да, мучается человек. Внешне он этого не показывает. Но я-то вижу... Стоит Шуре прийти ко мне, он сразу грустнеет. Эх, бедный мой брат, батько, бедный Сахнов... Никогда-то, наверно, и знать не знал женской ласки, тепла. Раньше Сахнов, бывало, брился не чаще чем раз в неделю, да и то подчиняясь порядку. А сейчас почти каждый день бреется и регулярно меняет подворотнички, которые, надо сказать, очень идут к его пышным усам и крепкой шее. Сапоги он чистит ружейным маслом. А едва на позиции придет, начинает с мольбой просить солдат:
— Ну что вы прохлаждаетесь, ребятушки? Давайте-ка поскорее турнем этих колбасников, пока сорок мне не исполнилось, кончим проклятую войну.
— А почему именно сорок? — спрашивают его.
— Чтоб успеть жениться, семью завести. А после сорока ржание мерина кобылицы не прельстит...
Вот какая у нас жизнь в Нарвском плацдарме.
— Ну и чем же она плоха? — говорит Сахнов Шуре.— Пот ты такая молодая, все тобой увлекаются. И...
Сегодня двадцать девятое марта. Уже три месяца и один день, как мне исполнилось двадцать. Записи мои полнятся дыханием весны.
для ИСТОРИИ
Уже три дня подряд противник непрерывно атакует. Спешит, хочет задушить нас на этом узком плацдарме, сбросить в реку, пока еще не стаял снег. Он-то хочет, а мы, понятно, нет. Но у нас сейчас нет никакой возможности развивать действия, чтобы как-то расширить плацдармы или продвинуться вглубь. Наша задача — удержать в своих руках этот кусочек эстонской земли на левом берегу Нарвы. Удержать и дождаться благоприятного момента для нового наступления на врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88