Сюда ребята снесли снедь из нескольких домов, и мы закатили ужин. Нашлись и свечи. Я велел зажечь их побольше. После Шуры очень страшусь темноты.
Стол ломился. Чего тут только нет!.. Шампанское — французское, водка — голландская. Лусеген и Мушег приготовили шашлык из телятины. Я поднял бокал:
— Помянем погибших!
Солдат-литовец Элкснитес сыграл на рояле марш из Третьей симфонии Бетховена. При этом он все что-то говорил, хотел показать мне свое знание немецкого, но кто его поймет; немцев тут — только редкие убитые гитлеровцы на улицах.
Я опять наполнил бокал:
— Памяти Шуры!..
Элкснитес сыграл еще.
Сегодня двадцать восьмое декабря. Мне двадцать один год, люди. В записях моих смерть.
МЫ БОЛЬШЕ НЕ МЕРЗНЕМ
Морозы усилились. Но мы больше не мерзнем.
Ночь. Сон валит с ног. Сахнов завел меня в какой-то кирпичный домишко—.хоть чуть поспать. Сам он пошел раздобыть спирту или масла для коптилки. Я приткнулся в первом же темном углу и тут же уснул.
Разбудил меня Сахнов:
— Вставайте, тут мертвецкая.
Он держит свечу. Под ее желтым светом я разглядел, что спал на закоченевших трупах. Их тут много. К ногам привязаны дощечки с именами и фамилиями.
Я заорал диким голосом:
— Куда ты меня затащил?!
Сахнов только руками развел:
— Темно было, не разглядел. Везде темно...
Он нагрел мне воды, я прямо в снегу выкупался, только бы избавиться от запаха мертвечины.
На рассвете начался бой, и я забыл о страшной ночи с мертвецами.
Мы взяли пленных. Шестьдесят четыре гитлеровца. Измученные, злые. Дрожат от холода. На нас смотрят волком.
— Вот вам и капут,— говорю я.
— Она,— вздохнул один из них,— капут!
— Свиньи!—взъярился Сахнов.— Даже своих мертвецов не хороните. Все везде испоганили.
— Она...
Один из пленных вдруг завалился набок. Ранен. Сахнов перевязал его. Дал попить...
— Бог с тобой, живи. Теперь-то уж нечего помирать...
Сахнов уложил его в нашу санитарную повозку и отправил в тыл.
Мы с Элкснитесом обходим вновь занятую деревню. Зашли в кирху. Тут много женщин и детей, и только кое-где в толпе видим несколько стариков. Все молятся. Увидев нас, отворачиваются к стенам.
Я через Элкснитеса здороваюсь с ними. Никто не отвечает.
У входа рядом со взрослыми сидит мальчуган лет четырех. Он смотрит на меня и улыбается. Я снова поздоровался.
Молчание.
— Что вы здесь собрались? Расходитесь по домам.
Молчание.
— Не хотите отвечать?
Молчание. Только вздохи слышны.
Кто-то проговорил наконец:
— Не мучайте нас. Сожгите скорее, и да вознесемся мы к Иисусу Христу, спасителю нашему.
— Вон что!—озлился я.— Вы, как вижу, очень умны, господин. Хотите, чтобы и мы уподобились зверям, надеетесь, легче будет ответ держать перед вашим спасителем? Это вы сжигали, вешали, душили, убивали младенцев, терзали женщин и стариков. У нас иная цель. Подымайтесь-ка да расходитесь по домам. Не то конфискуем все ваше имущество в качестве военных трофеев.
Светловолосый малыш потянулся ручонкой к звезде на моей пряжке.
— Не трогай. Он съест тебя!—крикнула ему мать.
Элкснитес перевел:
— Фрау, мы не собираемся учиться у вас зверствам. У меня есть право на месть. Ведь ваш Христос проповедует: око за око, зуб за зуб. По этой заповеди я мог бы за то, что ваши сделали с моей Шурой, сжечь вас всех в этом храме. Но, как видите, мы не следуем вашим заповедям!— И, повернувшись к толпе, я громко добавил:— Приказываю всем разойтись по домам!..
Через полчаса кирха была пуста.
Сегодня Новый год. Первое января тысяча девятьсот сорок пятого года. Мы на земле врага — в Германии. Идем от деревни к деревне. И почти все они пусты, безлюдны. Гитлеровцы сопротивляются упорно. Но иногда, дав два-три выстрела, спешат уйти. А мы в таких случаях даже и не обращаем внимания на эти их выстрелы, проходим походным маршем.
Иногда вдруг Сахнов запевает песню. Солдаты охотно подхватывают ее.
Сегодня день особый, нам выдали водки, белого хлеба и масла вдоволь.
— С Новым годом!..
Год начался ночью, но в тот час мы вели бой. И вот день. По-зимнему бескрасочный. Мы устроились в небольшом овражке. Солдаты вытащили из вещмешков кто что — стаканы, алюминиевые и эмалированные кружки— и протянули Сахнову. У него для этого дела есть специальная колба с делениями на пятьдесят и сто граммов.
Сахнов разлил всем по сто граммов водки, мы сдвинули наши «кубки», поздравили друг друга с Новым годом, пожелали победы, удачи.
Скоро рота, построившись, снова двинулась в путь — настигать отступающего врага.
Идем к Мазурским озерам. Наша вторая стрелковая дивизия сейчас входит в состав Третьего Белорусского фронта, и мы очень этим гордимся: у нас прославленный командующий — генерал Черняховский.
Встретили наших разведчиков. Усталые, вымученные бессонными ночами.
— Нет ли табачку, ребята?
К счастью, он у нас был. Разведчики жадно затянулись. Молодой сержант —их командир — сказал нам, что в двух километрах отсюда у гитлеровцев сильно укрепленные оборонительные сооружения.
— И они надеются долго там продержаться?—усмехнулся я.— Что ж, посмотрим...
— Во всяком случае, выкурить их оттуда будет трудно.
Разведчики ушли — они искали командира полка. Наши самолеты непрерывно кружат над указанной разведчиками деревушкой. Но вот появился один «мессер». Наши сбили его. Мы подошли к противнику почти вплотную, на расстояние выстрела, и окопались.
Завязался жаркий бой. Гитлеровцы еще заранее, ожидая наши войска, построили тут на большом протяжении оборонительные сооружения с намерением преградить нам путь к Мазурским озерам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88