«Уважаемая Галя, мой друг Сахнов отважный воин и хороший товарищ. Он жив-здоров. Пожалуйста, родите ему сына, порадуйте человека...»
Сегодня второе ноября, через месяц и двадцать шесть дней мне будет двадцать один год. Записи мои под сенью огня и звезд...
ГОД ПОБЕДЫ— 1945-й
МОРОЗЫ УСИЛИВАЮТСЯ
Какая она, оказывается, большая страна, эта Польша! Идем, идем, и нет ей конца, все никак не доберемся до немецкой границы. Хотя, конечно, и делаем-то мы всего в день по десять— двенадцать километров, да и то с боями...
В моем подразделении убито четырнадцать человек и ранено семнадцать. В каждом расчете осталось по три- четыре солдата.
Морозы. У войны еще долгий путь.
Наш обоз уничтожен: нет у меня больше ни коней, ни телег. Каждый солдат несет на себе по восемь штук мин. Офицеры, Сахнов и я тоже шагаем с грузом.
Прошли деревню. У хутора на околице Сахнов учуял конский запах. Я приказал вывести коня и запрячь в телегу. Из дома вышел поляк с дочкой. Девушка — это как чудо. В такой глуши, в снегах — и она, как цветущий миндаль. Девушка подала нам пиво. Сказала, что сама его варила. Улыбнулась глазами-фиалками.
— Как это случилось, что немцы вас не угнали, паночка?— спросил я.
— Отец меня укрыл, пан,— ответила она.— И лошадь, и телегу тоже укрывал, не то ведь обязательно увели бы...
— Я очень сожалею, но мне придется взять у вас и лошадь, и телегу. Мне бы не хотелось обидеть вас. И вы, и ваше пиво прекрасны. Но война есть война. Солдаты очень устали...
Девушка улыбнулась:
— Конечно, мы должны вам помогать, пан. Но мой отец пойдет с вами, пока вы доедете до места, а потом вернется, он заберет у вас обратно и лошадь, и телегу. Вам ведь они больше тогда не будут нужны?
Она помогла отцу запрячь коня. Солдаты, скинув тяжесть, облегченно вздохнули и с радостью поблагодарили девушку за угощение и доброту.
Двинулись в путь. Она окликнула отца:
— Будешь возвращаться, дров из лесу привези, та- туш!
Старый поляк — человек рассудительный и спокойный.
— Ну как же вам не помочь? — говорит он.— Вы в беде. Но знайте, что с первой же стоянки я должен вернуться домой с лошадью и телегой.
Километров через двадцать мы столкнулись с арьергардом отступающих войск противника. Быстро заняли позиции.
И этот поляк тоже попросил дать ему бумагу, что он помог нам своей телегой и конем перевезти боеприпасы. Я дал ему такую бумагу. Он поблагодарил и уехал. Сахнов покачал головой:
— Мудрые они люди. Думают о будущем. Чего доброго, старостой на селе станет.
Да пусть хоть воеводством правит! Он того достоин. И нам помог, и девушку с глазами-фиалками сберег.
Откуда ни возьмись вдруг возникла Шура. В полушубке, в валенках. Как всегда, добрая и чуточку грустная.
— Хороши были глаза у полячки, а?
— Хороши,— сказал я.— Но твои теплее и глубже,
Шура слегка улыбнулась:
— Не забыл, выходит, и мои глаза?
— Можно ли их забыть? — виновато ответил я.— Как ты, Шура?
— Прекрасно. А ты?
— Я все время думаю о тебе...
— Удивительно,— горько усмехнулась она.— Наш санбат ведь так далеко от тебя — всего пять километров.
Она круто повернулась и ушла. Я ничего не вижу перед собой. Сахнов то и дело окликает:
— В яму угодите! Осторожнее!..
Как их много в этом мире, ям...
Сегодня наш полк занял двенадцать деревень. Командир полка завернул к нам в роту.
— Слушай-ка, герой, поворачивай вправо. Там деревня большая. Обоснуйся в ней и жди подкрепления. Думаю, дней восемь будем отдыхать.
Не восемь, хоть бы полдня отдохнуть. Я с удовольствием свернул вправо.
Деревня действительно большая, с хорошими домами, далеко отстоящими друг от друга. Проваливаясь в снег, я подошел к одному из них.
— Э-эй, пан, выйдите встретить гостей!
Появился мужчина в жилете, седоволосый, в руках хлеб-соль.
— О, мы рады вас видеть!
Быстро смастерили деревянные топчаны и разместили у поляка всех моих солдат. Сам я обосновался в соседнем доме, как выяснилось, у батрака. Этот принял меня еще радушнее.
— Все в моем доме принадлежит вам, брат.
Получили подкрепление. Я поручил командирам взводов провести учение с новичками, а сам вместе с Сахновым отправился на обход вверенной мне деревни. Из окон на нас смотрели улыбающиеся девушки.
— Обольстят ведьмы, как тогда перед Галей ответ держать?..
У меня испортились часы. Хозяин мой, Юзеф, указал на дом, где, как он считал, жил «большой мастер».
Мастер — радушный лысый старикан. Я протянул ему часы; вдруг из соседней комнаты вышла женщина в домашнем халате, очень красивая и статная. Но на лице и в глазах у нее была тоска. Часовщик оживился:
— Это пани Марта, пан офицер. Актриса, одна из звезд Варшавы. Вот уже пять лет, как она скрывается здесь от фашистов.
Актриса улыбнулась и предложила:
— Будьте моим гостем, пан офицер, заходите.
Я последовал за ней. Маленькая, убогая комнатушка, вся прелесть ее в том, что пахнет она женщиной, отчего мне сразу стало не по себе.
Пани Марта принесла чаю без сахара — мне и себе. Я пил, а руки так дрожали, что половину пролил.
— Тяжело вам, солдатам,— с грустью сказала пани Марта.
— Я уже привык.
— Но вы ведь совсем еще юноша...
Вернувшись к себе, я отдал Сахнову мой трехдневный паек сахара и попросил снести пани Марте. Он нахмурился, но понес. Зато, когда вернулся, на лице у него был разлит телячий восторг.
— Даже на иконах такой не видал, вот те крест! Она передала вам подарок. У нее в комнате в цветочном горшке цветок расцвел. Вот сорвала и велела вам отдать.
Очень красив был синий цветок, только без аромата. Одно слово — пленник зимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88