— Поворачивай назад.
Сахнов знай себе погоняет лошадь. И она мчится.
— Смотрите-ка, назад ему хочется, сынку моему,— громко приговаривает Сахнов.—А куда назад? Я уж почти домчал вас до санбата. Командир батальона мне точно указал дорогу. Вы лучше скажите: как вам? Очень худо?
Я молчу. Сахнов не оглядывается. Знает, что молчу с досады.
— Пуля только брюшину вам пропорола, сынок, в нутро, слава богу, не прошла, не то бы... Рана у вас не опасная, только крови много потеряли. Ничего, в санбате подлечитесь.
Врач обрабатывает мне рану. Я вглядываюсь в него. Смуглый, вроде азербайджанец.
— Как ваша фамилия? — спрашиваю.
— Ахундов.
— Не из Баку?
— Да.
— Случайно не родственник ли Мирзы Фатали Ахундова?
— Все может быть,— улыбается доктор.
Он дал мне разбавленного спирта. Потом чаю и масла.
А вскоре меня уложили на телегу и отправили в госпиталь.
— Счастливого пути,— говорит доктор.
— Спасибо.
Телегу трясет. Кричат от боли шестеро раненых, что лежат со мной рядом. От тряски и я вроде теряю сознание. Хоть бы на машине перевезли.
Трясет телегу. А в глазах моих кровь.
Кровь на снегу... Что там сейчас делают Сахнов, карабахец Мушег, все остальные... Выжили бы, ребятушки! До конца войны ведь так мало осталось.
Мы в Инстенбурге, он тоже на берегу Преголя.
Госпиталь размещается в старинном двухэтажном здании. Меня положили на второй полке трехъярусных деревянных нар. Огромный зал полон раненых.
Я в сознании. Нас накормили. И теперь очень хочется пить.
Сегодня девятое февраля. Ранило меня седьмого. Спрашиваю доктора, который перевязку мне делает:
— Скоро на ноги встану?
— Скоро,— улыбается он.— Рана у вас не опасная. Вот если бы пуля вошла чуть глубже, тогда было бы хуже.
Уже неделю я в госпитале. Начинаю приходить в себя. Домой писать не хочется. Писать, что ранен? Перепугаются насмерть, чего только не передумают!..
Эх, а у нас-то ведь там сейчас весна!..
Рядом со мной лежит раненный в ногу. Он мечется, бредит. Я позвал медсестру. Она пришла, осмотрела его ногу и быстро удалилась. А спустя минут десять раненого унесли на носилках. Сестра сказала:
— У него гангрена.
Солдат умер. Я даже имени его не узнал. А ведь рядом лежали... Тяжелую ночь я провел.
Уже хожу.
Утро. Собираемся завтракать. Вошел заместитель начальника госпиталя по политической части.
— Товарищи солдаты и офицеры. Печальную весть я должен сообщить вам. Сегодня от тяжелого ранения скончался командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии Иван Данилович Черняховский.
Зал, полный раненых, дрогнул под тяжестью вздоха отчаянья. Голос замполита дрожал.
Кто-то всхлипнул рядом. А может, это я?..
В тот день прах Черняховского привезли в Инстенбург. Загудели паровозы, раздались артиллерийские залпы. Те из раненых, кто мог ходить, поднялись и застыли в молчании. Все мы чтили память нашего прославленного командующего.
Восемнадцатое февраля.
Я уже здоров.
Меня выписали из госпиталя и направили в батальон для выздоравливающих. Несколько дней на подкрепление сил — и снова фронт.
Я обратился к командиру батальона с просьбой отправить меня в мой полк.
Он нахмурился:
— Пора уже научиться порядку. Куда надо, туда и отправим. Идите и ждите приказа.
— Есть ждать приказа!
Вернулся в офицерскую казарму, и меня сразу же назначили дежурным.
Наутро, позавтракав в столовой, я вышел на шоссе. Неиссякаемым потоком шли по нему грузовые машины
в сторону Кенигсберга. Я вскочил в кузов одной из них и поехал.
Ищу свою дивизию. Но никто не знает, где она находится. Я уж начинаю бояться, как бы ребята из особого отдела не сцапали меня в качестве дезертира. Сумею ли я тогда убедить их, что сбежал из батальона для выздоравливающих, чтобы разыскать свою дивизию — свой дом.
Я уж и надежду потерял, да вдруг счастливая случайность: вижу на обочине дороги, у землянок, стоит знакомая машина. Неужто нашего комдива? Точно. Узнаю и шофера.
Не успел поздороваться с шофером, как из землянки вышли наш генерал и его замполит. Я вытянулся перед ними:
— Товарищ генерал, разрешите доложить? Выписался из госпиталя и вот ищу свой полк...
Он узнал меня:
— А, очень рад. Едемте с нами.
Я уселся на мягкое сиденье. Генерал сказал замполиту:
— Надо собрать из госпиталей всех наших людей.
Под вечер я добрался до своей роты. Сменивший меня офицер погиб. Теперь уж другой вместо него.
— У нас очень много потерь,— сказал он.
Старых моих солдат в живых осталось всего ничего, человек двадцать. И Сахнов, слава богу, жив. Они все радостно окружили меня. Я соединился с командиром полка, доложил о возвращении.
— Рад, что прибыл,— сказал он.— Мы, между прочим, представили тебя к ордену. Ну, принимай свою роту.
Зима, снег.
А в горах наших сейчас уже весна.
Сахнов передал мне пачку писем.
— Это все, что вам пришло,— сказал он виновато.— И уж простите меня... Саблю я вашу не уберег...
Мою саблю, ту, что мне подарил полковник Рудко на Нарвском плацдарме? Ах, как досадно! Но я стараюсь не выказать своего огорчения Сахнову. Спрашиваю, есть ли весточки от Гали.
же картина. Только немецкая река Преголь уносит трупы немцев.
Почему все это так? Зачем? — донимает меня этот вопрос.
Зачем?..
Ответа нет. Нет... А почему нет? Кто же должен ответить за пролитую кровь, за разрушения?..
Чуть задремлю, и передо мной тотчас песок Балхаша и Шура. Просыпаюсь — и чудится, будто слышу голос Шуры:
«Забыл уж меня?..»
Ослепнуть мне, если забыл...
Командующий нашим фронтом теперь маршал Василевский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88