Дорожные сны...

Я не вполне уверен, когда Сьюзен и я занимались любовью. Где-то в
ходе вечера, мне кажется, прежде чем меня приняли в братство Буджума. Это
произошло где-то около английского обеденного времени, шести часов, и бар
немного очистился. Мы более или менее одновременно извинились, вставая
из-за стола, более или менее тем же самым путем поднялись наверх и там
перехватили друг друга. Опять же говорю: более или менее. Мы нашли кровать
и занялись любовью - пьяно, на ощупь, тихонько и заплетаясь. Но это было
очень хорошо, так по-дружески, пусть и немного неуклюже.
Когда Сьюзи вырубилась, я тоже едва не уснул. Но почему-то
триумфально все ж таки протопал вниз. Мне хотелось пить.
Именно тогда, как мне помнится, Шон объявил, что меня должны принять
в братство. Меня спросили, не хочу ли я вступить. Я сказал, что,
разумеется, хочу!
Потом последовала церемония, из которой я практически ничего не
помню. В канделябрах потрескивали и шипели свечи, горели благовония,
бормотали заклинания, напевы и прочее шарлатанство. Я что-то прочел
наизусть, потом прочел что-то из того, что мне подсунули. Написано это,
как мне кажется, было на пергаменте из овечьей шкуры. Но с тем же успехом
это мог быть ролик сортирной бумаги. Что же касается содержания, по-моему,
оно было полнейшей чушью, даже если бы я ее читал на трезвую голову. Потом
меня снова свели с бробдингнегской громовой чашей. Велели мне ее выпить. Я
выпил.
Потом, как помню, мы оказались в тех самых странных лесах. Из темноты
раздавались странные крики, шорохи и встряхивание. Над деревьями огромные
летучие силуэты хлопали крыльями. Что-то или кто-то явно подсматривал за
нами, глядя из темного нутра леса. Мы пришли к просеке, и тут мне дали
меч. Мои товарищи куда-то пропали. Они оставили меня, чтобы я наедине
встретился со страшным Буджумом, когда пройдет полночи. Мне надо было
тогда издать вопль, что-то вроде "аукаху-у-у-у!". Я попытался раза два
изобразить этот звук, издал нечто приблизительно подобное, потом прекратил
всякие попытки.
Я уселся на пенек и попытался думать про конус времени который в
действительности надо было бы называть конусом света, по причинам, которые
я не мог вспомнить. И про дорогу. Дорогу, которая пронизывает тьму до
самого сердца, до истоков, до невероятной скорости бытия или пустоты.
Вот до какой степени я был пьян. Когда человек начинает мысленно
писать с большой буквы слова самого обычного содержания или же те, у
которых содержание не поддается точному определению, ты либо какой-нибудь
философ девятнадцатого столетия с дикими глазами из Германии и в пенсне,
либо ты крепко пьян. А может, и то, и другое сразу.
Понятия не имею, сколько я так сидел. Я думал про Сьюзен, потом про
Дарлу, про то расстояние, которое теперь нас разделяло. Потом мне в голову
снова пришел парадокс, как это часто бывало с той поры, как началась вся
эта петрушка.
Но я не так много времени провел за этим занятием. Мозговые клеточки
визжали в предсмертной агонии. Алкоголь, это существо, которое всегда
представляется тебе под контролем и на коротком поводке, снова
набрасывался на меня.
Вдруг что-то продралось сквозь подлесок и с грохотом вылетело на
просеку.
Мне показалось, что я увидел животное, какую-то помесь жирафа с
кенгуру, с головой очень странной собаки. Оно не напоминало мне никакой
инопланетной фауны, которую я видел в жизни. Ну да, голова собаки... ну
хорошо, на самом деле не собаки. Уши у него были как рога по форме. Рога в
смысле музыкальные инструменты, а не рога, как у коровы. Они торчали по
обеим сторонам маленькой головы. Наверное, в нем было восемь или девять
футов росту. На его желтой, точно пластиковой шкуре, были раскиданы пятна,
розовые и лиловые. Животное это ходило на двух ногах, а передние лапы у
него были хватательные и свисали впереди, качаясь, когда животное
передвигалось.
А вот дальше начинается нечто, в чем я не совсем уверен.
Животное остановилось, как вкопанное, когда меня увидело. Оно как-то
испуганно тявкнуло и сказало:
- Ой! Господи, господи помилуй! Ой-ой-ой! Батюшки светы!
Потом зверюга повернулась и удрала в лес.
Я подумал про увиденное. Этот Буджум, решил я про себя, оказался на
самом деле Снарком.
Потом кто-то шарахнул меня по голове чем-то твердым и тяжелым.

5
Я проснулся и почувствовал, что где-то в недрах моей головы зарыт
кусок раскаленного докрасна металла. Я лежал на низкой койке в маленькой
хижине, в которой была только одна комнатка. Надо мной было крохотное
окошко. Снаружи было темно. Я очень медленно повернул голову и увидел двух
лесорубов, - тут, похоже, все мужчины одеваются одинаково, - которые вяло
играли в карты на грубом деревянном столе посередине комнаты. Их сонные и
скучающие лица были освещены чем-то вроде масляной лампы, которая стояла
почти на середине стола. Один из них был тощий и высокий, с цинично
вздернутыми темными бровями и прилизанными назад волосами. Он посмотрел на
меня и прикупил карту.
- Он пришел в себя.
Второй был светлый, жирный, и вообще - полная противоположность
первого, только еще хуже. Он посмотрел на меня.
- Может, его привязать?
- Не-а. Он и так полудохлый.
Это верно. Я попытался подняться. Осколок раскаленного металла
запульсировал в мозгу, и я со стоном повалился обратно.
Тощий хохотнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117