— Романтики никогда не делали историю; лучшее, на что они были способны, — это собственная героическая гибель, — сострил еще кто-то.
Я посмотрел на метеоролога. Он мне совсем не понравился. Уже седой старик, с взъерошенными волосами и колючими глазами желтого цвета. Очевидно, очень желчный и нервный. «Вот так романтик!» — подумал я. Ну, облик его совсем не подходил для этого чудесного слова.
Наконец председатель дал слово Василию Тимофеевичу. Тот встал, развесил чертеж и расчетные графики. Он был бледен, но старался казаться спокойным. Начал он свое выступление совершенно неожиданным образом. Все ждали, что он набросится на главного инженера, будет упрекать его в излишней перестраховке. Но ничего этого не произошло. Василий Тимофеевич согласился с главным инженером. Он сказал:
— Главный инженер совершенно прав, отвергая возможность продления работы дороги. Я вполне с ним согласен, что в таком состоянии дорога не продержится и пяти дней.
Тут даже видавший виды председатель не выдержал и воскликнул:
— Зачем же тогда огород городить? Значит, вы отказываетесь от вашего предложения о продлении срока работы дороги?
— Нет, — ответил Василий Тимофеевич. — Я только сказал, что на старом месте дорога существовать больше не может. Ее надо перенести на новое место. Режим работы также надо изменить, возить грузы ночью, когда еще холодно. — И он начал рассказывать о том, как надо сохранить дорогу. Неожиданный оборот, который приняло собрание, снова поставил в тупик всех нас,
кто считал вопрос уже решенным. Слово взял контрадмирал.
— Дельно! — сказал он.—Жизнь дороги для нас сейчас важное дело. Дорога — это тысяча тонн груза на левом берегу. Люди и материалы для строительства будут, — закончил он и, поднявшись, подошел к Василию Тимофеевичу. — Молодец, положил инженеров на две лопатки; так им и надо! В случае, если будут зажимать, обращайся прямо ко мне!
В тот же день прибыли саперы для переноса дороги, и работа закипела. Переносили пути на новое место. Укрепляли сходы на лед, забрасывали загрязненные места чистым снегом и опилками.
К концу следующего дня через реку пошли поезда по вновь уложенной дороге. Грузы перевозили ночью, когда холоднее и лед крепче.
Метеоролог победил! Он оказался лучшим инженером, чем я и путеец, хотя он и не кончал института, а всю жизнь проработал техником.
Из поселка он переселился на трассу новой дороги в сторожку. В хлопотах он забывал поесть, почти не спал, сильно осунулся и оброс бородой. Иногда на дорогу приезжал на своей машине начальник и сокрушенно качал головой, глядя на лихорадочно блестевшие глаза и заострившиеся скулы Василия Тимофеевича.
— Вы же совсем изведетесь. Хотите, я пришлю вам смену?
— Нет! — твердо отвечал Василий Тимофеевич.
— Ну, как хотите, — отвечал начальник и уезжал, думая про себя: «Какой же это беспокойный человек, одно слово — романтик!»
Оказалось, что именно этот старик был романтиком, настоящим романтиком! Он сохранил до седых волос горение юности и ее дерзания. А я? Какой же я специалист? Как, кончив такой институт, просмотреть это простое, а главное — очень нужное инженерное решение! В свои двадцать с небольшим лет это я был стариком, а он, метеоролог, в свои шестьдесят был молодым!
Мне жизнь дала жестокий, но полезный урок. Несколько случайных удач — и я уже зазнался. Специалист! «Знаю лед»! Тут я понял, что самое страшное в жизни — это ложная гордость, зазнайство и кажущаяся непогрешимость. Решишь, что все уже знаешь, перестанешь от-
носиться к своим поступкам критически, и тогда прощай, инженер, прощай, творчество! Я пережил много горьких минут, а потом подумал и пошел к Василию Тимофеевичу в сторожку и сказал ему:
— Вы победили по праву и устыдили нас, инженеров. Если можете, то прошу меня извинить. Я думал, что уже познал лед, а выходит, — нет. Еще многому надо учиться.
Василий Тимофеевич как-то застенчиво улыбнулся, словно извинялся передо мной. Это был скромный и совсем не «колючий» человек, а добрый и хороший.
— Что вы, у вас еще все впереди: будут и ошибки, и победы.—И он протянул мне руку. Я искренне ее пожал.
— А теперь ложитесь, Василий Тимофеевич, спать и не беспокойтесь, я подежурю за вас. Верите мне?
— Верю, — чуть слышно прошептал Василий Тимофеевич и, улыбнувшись, почти упал на раскладушку.
А над рекой стояла весенняя ночь, в небе толпились полчища звезд, а по ледяной дороге мчались мотовоз за мотовозом, таща грузы на левый берег.
На раскладушке спал настоящий человек. Мне было радостно. Не хотелось верить, что в эту весеннюю ночь люди убивают друг друга и что идет беспощадная, страшная война.
По окончании зимы, когда лед везде растаял, меня направили на север, как говорили, — на арктический театр военных действий. Вот я и попал в Арктику, как когда-то мечтал. Но мечта и действительность были разными. Я попал в один из отделов штаба проводки судов по Северному морскому пути. Отдел назывался: «Служба льда и погоды». Руководил им очень опытный и умный человек — Аркадий Никанорович Петриченко. С виду он казался строгим и даже сердитым. Небольшого роста, с несколько вытянутым лицом и большим носом, он походил на скворца, который деловито расхаживает по пашне. Голова у него была светлая, соображал он очень быстро.
— С морскими льдами знакомы? — спросил он меня.
— Мало, только читал когда-то о полярных путешествиях.
— Ну, для начала и это хорошо. Вот прочтите эту литературу.—И он назвал мне несколько работ. Среди них была толстая книга Александра Федоровича Локтионова.
Я засел за чтение, и снова, уже опять по-иному, предстал передо мной лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68