— Шалонник — на море разбойник; шальной ветер без дождя мочит. Обедник днем колышит, а к вечеру отишит; а восточные заморозные ветерочки.
Скоро поморы вошли в самый опасный участок свое/о пути. Было тихо. На небо взошла полная луна. Она была большая, золотисто-желтая, а напротив ее светило красное солнце, скользящее к горизонту. Небо было чуть фиолетового цвета. Такое сочетание луны и солнца можно было увидеть только здесь. Где-то там далеко, на юге, была темная ночь. А здесь ночи стоят белые. Отец подвел свои карбасы к кромке льда и остановился.
— Отдыхайте часов восемь, — сказал он. — Дальше пока ходу нет.
Впереди был широкий проход между льдов. Михайло, который все примечал, никак не мог понять, почему отец сказал: «Дальше ходу нет». Если бы он был кормчим, то обязательно поплыл бы в эти проходы. Но во-, проса он задать не успел. Глаза его скоро слиплись, и, облокотясь на тюки с одеждой, он заснул. Зацепив за лед карбасы, поморы сидя спали. Не спал только один отец.
Когда часов через пять Михайло проснулся, он не узнал того места, где они находились. Карбасы по-прежнему стояли прицепленные к кромке льдов, но никаких проходов уже не было. Там, где они были, лед сошелся и с грохотом и воем разлетался на куски. Шло сжатие.
Испуганными глазами Михайло посмотрел на это грозное движение льда. Вот тебе и кормчий!
— Ты пошто не спишь? Спи, угомонись, еще не время!— ласково сказал отец.
Проснулись и другие поморы. Кто-то, посмотрев на небо, сказал: «Заря-заряница, возьми бессонницу без-угомонницу, а дай нам сон угомон» — и скоро снова все заснули.
Всех разбудил отец. Солнце уже поднималось, а луна была у самого горизонта; она заходила.
Михайло не узнал своего отца: он был весь как-то подтянут, его острый взгляд смотрел вперед. Отец отрывисто приказал идти полным ходом. Снова появились проходы между льдами; их надо было проскочить, пока отлив не перейдет в прилив и льды снова не будут сжимать.
— Тихо не лихо, да гребля лиха, — сказал отец. Поморы сняли куртки и налегли на весла. За карбасами побежала пенистая волна, и, как всегда, за кормой появились чайки. Кто-то крикнул: «Атава!»
Все обернулись. Действительно, появились небольшие чайки, которых поморы называли атавой и про которых сложили поговорку: «Атава белью найдет — бухмарь беть наведет» — что означало: появление чайки показывает, что скоро будет пасмурная погода и ветер.
Без отдыха поморы напряженно гребли десять часов подряд. Руки у них затекли, спины не разгибались. Наконец отец скомандовал остановку. Отдыхали только полчаса и снова пошли дальше.
Отец торопил. Теперь он был грозным хозяином своих карбасов.
На него смотрели со страхом и надеждой. «Если не проскочим ледяной проход во льду, тогда прощай вся добыча, а то и сами».
Лед постепенно начало сводить. Огромные плавающие неяки (ледяные горы) с двух разных сторон начали приближаться друг к другу. Но поморы не смотрели на них. Капли соленого пота скатывались по щекам, иногда они застревали в бровях и затуманивали глаза. Второй карбас шел следом за первым, но вдруг он стал отставать. Расстояние между ними все увеличивалось и увеличивалось. Отец заметил это и остановился. Когда второй карбас догнал, подкормчий виновато сказал: — Не выдюжить, видно; ребята молодые.
— Руби половину юрков! — скомандовал отец, и часть добычи, с таким трудом приобретенная на льдах, осталась в дар морю.
Невольная остановка задержала, и поморы увидели, как узок стал канал и как сходятся ледяные челюсти. Двинулись дальше. Скоро длинный хвост тянувшихся юрков со шкурами начал ударяться о ледяные берега сходящихся каналов. Вокруг неяков бурлила вода. Отец напряженно смотрел на небо. Оно потемнело. Как гово-
рили поморы, «Небесья чернетью тянет». Вдруг он скомандовал:
— Откосный пал! Ставь парус!
Паруса быстро подняли, и только успели их поднять, как налетел сильный, порывистый ветер. Он затормозил движение льдов и погнал карбасы вперед. Скоро они выскочили из ледяных тисков.
Со вздохом облегчения поморы повалились на своих сиденьях и так, недвижимые, лежали несколько минут. Михайло глядел на их лица и не узнавал своих артельщиков — за сутки они еще больше осунулись, носы заострились, бороды были всклокочены, а глаза словно провалились.
Когда через два дня Михайло лежал на печке и мать, ласково гладя его по голове, укрывала одеялом, он взял ее теплую руку и притянул к себе. Он хотел что-то сказать, но так и не смог: глаза закрылись, и он почти мгновенно заснул. Отец был тут же. Он улыбался и думал: «Добрый кормчий выйдет из сына».
Оказалось, он был прав, — вышел из него кормчий, но не только для поморов, а для всей Руси.
ВЕЛИКИЙ КОРМЧИЙ РУССКОЙ НАУКИ
Михаил Васильевич Ломоносов с увлечением писал. Он вновь вернулся к своей любимой теме — Северному Ледовитому океану. Каждый раз, когда он принимался за эту тему, к нему словно возвращалась молодость. Он вспоминал свое дорогое Поморье. Перед ним снова проходил образ отца, бесстрашного морехода, теперь погибшего, как многие поморы, в холодных волнах Студеного моря. Вспомнил свою родную ласковую мать и своих друзей детства, с которыми промышлял яйца утки Алей-ки. Какое это было беззаботное, счастливое время!
Он остановился, закрыл глаза и задумался. Какой необъятный край, где хозяин лед! Ломоносов встал и достал из резного шкафа свою книгу. Она написана была еще в 1760 году. Впервые в этой именно книге он излагал свои мысли о льде. Это был доклад Шведской Академии наук. Доклад так и назывался: «Рассуждение о происхождении ледяных гор в северных морях». Книга начиналась словами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68