Из открытой двери на Аннеса пахнуло паром и всевозможными запахами. Ему вдруг представилось, будто открытая дверь подвала — это огромная пасть какого-то чудовища, из которой валит пар от дыхания, и будто он, Аннес, сейчас окажется между челюстями гигантского зверя.
Хоть тут ему повезло: очереди в подвале не было. Иногда людей собиралось столько, что они не помещались в подвале и очередь тянулась на улицу. Стоять в хвосте за супом на улице — этого Аннес боялся больше всего. Сейчас суп наливали худому мужчине с впалой грудью, больше никого не было. Уже в дверях Аннес различил запах горохового супа, собственно, он уловил его еще раньше, спускаясь с тротуара, даже еще не открыв дверь.
Просторное подвальное помещение делилось надвое узким прилавком. Одна половина предназначалась для получающих суп, другая — для раздающих. В большом десятиведерном или даже еще более вместительном чане дымился суп, а на полках лежали в ряд хлебные порции. Грязный цементный пол составлял резкий контраст с побеленным потолком и стенами. Сотни ног все время натаскивали сюда снег, он таял, превращаясь в липкое месиво.
Женщина, разливавшая суп, была в сером халате, лицо у нее горело. Все время пар от горячего супа, потому и лицо красное.
Аннес вытащил из кармана две продовольственные карточки, расчерченные в клетку. От них каждый раз отрезали по одному квадратику. Иногда здесь работали
две женщины, одна резала карточки и выдавала хлеб другая наливала суп. Сегодня Аннес видел только одну.
Мужчина с ввалившейся грудью получил свою порцию и принялся закрывать крышкой посудину. Она была высокая и узкая, как штофная кружка, а его костлявые пальцы дрожали. Аннес заметил также, что человек жевал хлеб, от краюшки был уже отломан порядочный кусок.
Аннес подал свои карточки, хозяйка кухни лязгнула ножницами и вернула карточки обратно. Правой рукой Аннес сунул их в карман, левой протянул бидон через стойку.
Женщина в сером халате помешала суп большой поварешкой. Это, собственно, была не поварешка, а обыкновенная штофная кружка, к которой припаяли длинную металлическую ручку. Такой меркой пользуются и молочницы. Но это все-таки не был обычный штоф или литр, а посудина немножко поменьше, примерно на три четверти штофа. Аннесу налили две таких меры горохового супа. Он заметил в супе маленькие кубики шпика и сглотнул слюну. Аннес с удовольствием выхлебал бы свою порцию тут же — еще когда он пришел из школы, у него в животе бурчало,— но так делать не годилось. Он получил также две порции хлеба, одна оказалась горбушкой, и Аннес опять проглотил слюну: горбушка всегда казалась ему вкуснее всего. Хлеб он сунул за пазуху; пальто, правда, оттопырилось, но нести хлеб в руке было бы еще хуже. Потом Аннес попробовал, крепко ли закрыта крышка бидона, и когда он убедился, что все в порядке, вышел из кухни для бедных.
Из кухни для бедных...
На улице Аннес тотчас перешел на другую сторону и зашагал торопливо, стараясь скорее уйти подальше от кухни. Он не хотел себя чувствовать нищим, но качающийся в правой руке бидон не давал ему избавиться от этого чувства.
Так он шагал, с хлебом за пазухой и гороховой похлебкой в бидоне. Хихикающие девчонки по-прежнему шептались, наклонясь друг к дружке, опять посмотрели на него и фыркнули еще громче. Аннес не обратил на девчонок никакого внимания, только взглянул на хохотушек искоса и прошествовал мимо, словно их и не существовало. Он шел обратно той же самой дорогой и твердил себе, что бедность — не позор и что глупо играть в прятки с самим собой и другими. Рихи тысячу раз прав: не бедняки должны стыдиться своей бедности, а богачи — своего богатства. Богатство — это воровство, ей-богу, верно.
На углу улицы Тоом-Кунинга от зашел в лавку и спросил, есть ли в продаже гусиные яйца; в ответ на это зевавшая за прилавком хозяйка бессмысленно на него уставилась. Аннес вежливо попрощался, стало вроде бы чуть легче на душе. Появилось такое ощущение, будто и не хлюпает в бидоне гороховая жижа, будто возвращается он не из кухни для бедных, а из лавки на углу улицы Тоом-Кунинга. Ведь каждый прохожий мог это заметить, должен был заметить.
Настроение у Аннеса стало почти хорошее, не совсем, конечно, но гораздо лучше. Идя сюда, он равнодушно проходил мимо отличных замерзших лужиц, где можно было проехаться с разбега, теперь же не пропускал ни одной полоски льда. Бидон и хлеб ему не мешали, разве только приходилось быть поосторожнее.
Около магазина потребительского общества он еще раз осмотрел замки, ставни, оконные рамы. Вошел даже во двор, но и здесь не обнаружил следов взлома. «Все они, жулики, заодно»,— подумал он ворчливо.
Вот и Малая Американская, и угол его улицы.
Теперь у Аннеса была одна мысль — проскочить поскорее со своей ношей, ведь здесь его знал каждый. Если не каждый взрослый, то уж ребята его возраста — несомненно, а кроме того — все жильцы его дома и соседних домов. А как раз в глазах знакомых людей он не хотел быть самым нищим из нищих, не хотел быть тем, кто выпрашивает в кухне для бедных пропитание семье.
Мимо него промчались близнецы Руте и Вике, которые были настолько увлечены своими новыми финскими санками, что на него и не взглянули. Аннес решил, что после обеда выйдет во двор. Руте и Вике не жадные, наверное, дадут и ему покататься на новых санках. Хорошо мчаться на таких санках — длиннющие полозья, а впереди вроде стульчика. Оттолкнешься одной ногой — и летишь как птица.
Аннес дошел до лавки на углу. Он как раз думал о том, что гороховый суп с кусочками шпика гораздо вкуснее такой похлебки, где сала нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62