Рихи не задал тягу, а защищался отчаянно; неизвестно, чем кончилась бы драка, если бы Рихи не поскользнулся и не полетел навзничь. Сассь мгновенно оседлал его, и Рихи не смог больше сопротивляться. Когда Сассь ушел, Рихи с трудом встал, шатаясь, но глаза у него были сухие. Лицо распухло, покрылось синими и красными пятнами, сквозь разбитые губы он сплевывал большие кровавые сгустки, но ни одной слезинки не скатилось по щекам. Ни единой — Аннес готов ручаться головой.
Тийя торопливо продолжала:
— Ночью братьев Рихи увели. Полицейские и шпики увели. Они были красные, поэтому и забрали. Теперь всех красных ловят. И расстреливают. В ко... дан — нет, ко...ман...дан...туре, во дворе, стреляют. Заводят моторы грузовиков и стреляют. Машины заводят, чтоб выстрелов не было слышно.
Тийя говорила так уверенно, что у Аннеса исчезли всякие сомнения. Он только спросил, что такое ко... дан, нет — ко...ман...дан...тура, где грохочут моторы, заглушая выстрелы.
Этого не знала даже всезнайка Тийя. Но обещала разузнать. И действительно, на следующий день объяснила Аннесу, что комендатура — на этот раз Тийя
произнесла заковыристое слово без запинки — это такой дом, где живет генерал, который командует всеми офицерами и солдатами в Таллине. Отец, правда, говорил Аннесу о комендатуре немного иначе, но что это учреждение имеет дело с военными, что это военное учреждение — так объяснял и отец. Поэтому Аннес не стал спорить с Тийей. А еще и потому, что она сказала о братьях Рихи правду. Мама подтвердила слова Тийи и вздохнула: что же теперь будет с Рихи, ведь старшие братья его кормили. У Рихи нет отца, его отец не вернулся с войны, мать ходит на работу только временами, когда попадается случайный заработок. Даже не всякому мужчине удается найти работу, что же говорить о женщинах, не имеющих никакой специальности. Отец заметил, что теперь ни один рабочий левых взглядов не может спать спокойно. Левые взгляды — это опять были непонятные Аннесу слова. Даже чтение газеты не помогало. В газете не писалось ни о братьях Рихи, ни о комендатуре, где расстреливают людей.
Самого Рихи Аннес теперь не встречал. Рихи как в воду канул. Неужели и он арестован? Тийя считала, что подростков не забирают. И разве Рихи бросал гранаты в казармы Тонди или захватывал Балтийский вокзал и почту, что его надо теперь расстрелять? Аннес опять не стал спорить. Авторитет Тийи в его глазах сильно вырос. Аннес сказал только, что ведь братья Рихи тоже не участвовали в бунте. Стало быть, бунтовал ты или не бунтовал — это ничего не значит. Спасти Рихи может лишь то, что он недоросток. Тийя назидательно заметила что надо говорить не «недоросток», а «подросток», и Аннес без возражений позволил себя поправить. Так высоко он ценил теперь Тийю. И когда она предложила пойти к комендатуре посмотреть, Аннес сразу согласился, хотя в душе боялся страшного дома, во дворе которого убивают людей. Тийе он не показал, что боится. Впрочем, он почувствовал страх не в ту минуту, когда Тийя его позвала, а позже, когда они уже отправились в путь.
Они пошли утром, до школы. Тийя разведала, что комендатура помещается на Тартуском шоссе, но где Тартуское шоссе, она не знала. Зато знал Аннес — бродя следом за старшими ребятами, он исходил весь город вдоль и поперек.
Погода была такая же свинцово-серая, как и в день бунта, ветер пронизывающий. Когда вышли во двор,
сразу пробрала дрожь от холода и сырости, но, несмотря на это, Аннес уже в воротах завернул чулки ниже колен. Мама была уже такая, как всегда, и с отвернутыми чулками Аннес из комнаты выбраться не смог. Мама потребовала, чтобы чулки были подтянуты и шарф на шее завязан. Аннес не стал упрямиться. Немножко, правда, надулся, но больше для отвода глаз, чтобы мама не поняла, что они с Тийей задумали. Аннес молчал о том, куда они собрались, чувствовал, что говорить нельзя, мама не разрешит идти. Сказал как бы мимоходом, что пойдет с Тийей поиграть. Мама спросила, сделаны ли уроки. Аннес ответил, что сделаны.
Проходя мимо кинотеатра «Кунгла», они долго рассматривали рекламные картинки. Тийя сказала, что в кино нельзя ходить часто, кино портит глаза, и Аннес кивнул головой. Их общая затея делала его совсем покладистым, сегодня Тийя казалась ему почти мальчишкой. Чем больше они удалялись от дома, тем сильнее оба волновались. Тийя несколько раз допытывалась, не заблудился ли Аннес, действительно ли он сумеет дойти до Тартуского шоссе и потом вернуться домой. Аннес хвалился, что в Таллине вообще нет такого места, где он мог бы заблудиться. Пусть его с завязанными глазами отведут на какую угодно улицу — он все равно найдет дорогу домой, как только снимут с глаз повязку. Даже из Кадриорга, Копли и Нымме.
Хоть он и хвастался, волнение его росло. Дойдя до Тартуского шоссе, Аннес пожалел, что уступил Тийе. Вдруг братьев Рихи расстреляют как раз в ту минуту, когда они с Тийей подойдут к комендатуре! И не только братьев Рихи, но и самого Рихи. Что с того, что он подросток. Рихи сам говорил, что теперь начнут расстреливать людей, значит, он знал. Аннесу внезапно стало страшно жаль Рихи и его братьев, особенно Рихи, Шаги Аннеса делались все медленнее и медленнее.
— Ты что — не можешь найти Тартуское шоссе? — спросила Тийя, оборачиваясь к нему.
— Мы уже на Тартуском шоссе,— ответил Аннес.
— По-моему, оно должно быть какое-то другое.
— Читай! — Аннес указал на дом, где виднелась табличка с названием улицы.
— Те-а-эр-те-у,— по буквам прочла Тийя.— Тарту. Эм-а-а-эн-те-э. Маантээ. Тарту-маантээ,
— Ну, теперь поверила? — Аннес не удержался, чтобы не позадаваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62