Глядя в эти глаза, Аннес убедился, что не сможет сдержать слово, и попросил;
— Верни мне мое слово.
— Я боюсь,— призналась Милли.
— Тогда уходи.
— Я не хочу.
Аннес чувствовал, как что-то становится сильнее его. Он схватил девушку в объятия. Ему показалось, что Милли и не старается от него вырваться.
— Возьми меня на руки,— попросила Милли. Аннес с жаром повиновался.
— Положи меня на кровать,— прошептала Милли так тихо, что Аннес еле расслышал. Губы девушки были у самого его уха, иначе он и не услышал бы.— Только не делай мне больно.
Аннес нежно опустил Милли на кровать, пружины чуть скрипнули. Оба так испугались, как будто в комнате раздался выстрел. Аннес хотел все же лечь рядом, но Милли попросила:
— Не надо... Сядь на стул. Тогда ты будешь видеть мои глаза, а я — твои. Ведь глаза — это самое важное.
Они долго смотрели друг другу в глаза. Наконец Аннес осмелился поцеловать девушку. Она ответила на его поцелуй. Аннес поцеловал Милли во второй, в третий раз, еще много раз, девушка все теснее сплетала руки вокруг его шеи, и Аннес чувствовал себя счастливым.
— Ты мог бы принести мне цветов,— шептала Милли между поцелуями.— Хотя бы один-единственный цветок. Совсем маленький. Ты мог бы его спрятать, чтоб никто не видел.
— Конечно, должен был. Прости, что я такой невежа.
— Мужчины все невежи. Я знала, что ты и не подумаешь о цветах, но все-таки мечтала, что принесешь. Мечтать ведь можно.
— В следующий раз принесу.
— А будет ли у нас вообще следующий раз?— Милли погрустнела.— Спасибо, что обещаешь. Иногда я страшно боюсь. Обними меня, Аннес, обними крепче., Я бы так хотела дожить до старости, прямо до ста лет, но не доживу. Чахоточные не живут долго, ты, может быть, проживешь, я хотела бы, чтобы ты жил долго, У меня никогда не будет детей, Аннес, это ужасно, что мне нельзя иметь детей. Я умру, не став женщиной, я останусь ребенком, и у меня так и будет только один гость. А теперь отпусти меня, тебе уже надо идти, и я не хочу, чтобы ты видел, как я плачу. Уже четыре часа, Аннес, мы должны хоть немного поспать.
Когда он проходил через вестибюль, на часах пробило пять. Они с Милли не в силах были расстаться раньше.
В палате Аннеса все были на ногах. Около господина Лилиенталя суетилась сестра с мешком льда. У господина Лилиенталя шла горлом кровь.
КРЫША
Аннес сидел верхом на гребне крыши Вышгородско-го замка. На нагретой солнцем коньковой черепице он чувствовал себя точно в седле, хотя ему ни разу не до-^ водилось ездить верхом. Но ведь человек в состоянии представить себе даже такие вещи, которых никогда сам не испытывал. Аннес сейчас ничем не был занят и смотрел на море. Отсюда было видно еще дальше, чем с паткулевского парапета, гораздо дальше. В ясную погоду с башни Длинный Герман, наверно, виден даже финский берег.
То ли крыша замка была все же слишком низкой, то ли море окутано туманом, но Аннес не видел ничего, кроме бескрайней синевы. Его взгляд, правда, различал оконечность мыса Пальяссаар, а если посмотреть на восток, то за полуостровом Виймси виднелось еще несколько излучин залива и мысов. До островов Найссаар и Аэгна, казалось, совсем близко. На Найссаар Аннес когда-то ездил с отцом, отец попал туда на работу и один раз взял с собой и сына. Аннес уже почти забыл, что он там видел, помнился ему только высокий строевой лес и светло-желтый песчаный берег. А больше всего врезался в память переход по морю — погода стояла ветреная и волны вздымались гораздо выше, чем в Таллинской бухте. Аннес тогда был совсем мальчишкой» лет восьми-девяти, мало что замечал.
Всякий раз, когда Аннес видел перед собой безграничный простор, у него возникало удивительное чувство. На душе становилось легче и радостнее, и он думал о том, что поэт, наверное, ощущал то же самое, когда восклицал, глядя вниз с высокого холма: «Прекрасна
1 Д. Па тку ль — вице-губернатор Эстляндии в XVIII в. «Пат-кулевская лестница» в Таллине ведет из района вокзала на Вышго-род. Сверху, со смотровой площадки, обнесенной парапетом, открывается широкий вид на залив. Примеч. переводчика
ты, земля родная!» Будь он, Аннес, поэтом, он бы, наверное, писал о море, об изрезанных бухтами берегах, о высоких крутых обрывах и, конечно, о просторе — человеку нужен простор. Писал бы о просторах моря и земли и спрашивал бы: почему же, Эстония, твоим сынам так тесно?
Но тесно не всем, продолжал размышлять Аннес. Те, кто, сидя под этой крышей, управляют республикой, имеют и достаточно просторные помещения, и свободу действий. Они не чувствуют себя связанными по рукам и ногам. А он, Аннес, чувствует. Или он мечтает о чем-то большем, чем ему под силу? Но разве стремление получить образование — это что-то чрезмерное? С тех пор как он кончил среднюю школу, это его самое большое желание.
Отсюда, с гребня крыши Вышгородского замка, видны кровли и трубы многих школьных зданий. Немецкая гимназия — прямо рукой подать. Гимназию Густава Адольфа нельзя разглядеть, хотя церковная башня бывшего женского монастыря должна бы показывать ее местоположение: это здание, где Аннес и сейчас учится по вечерам, стоит слишком близко к склону Вышгорол-ского холма. Реальное училище скрыто за деревьями, а может быть, Аннес не сумел присмотреться как следует. Гораздо яснее он различал чуть округлые очертания крыши женской коммерческой гимназии. Мужское коммерческое тоже заслоняют деревья. Вполне уверенно мог Аннес указать высшее техническое училище, хотя оно находилось гораздо дальше, на полуострове Кои-ли; Аннес считал, что нашел здание училища безошибочно. Может быть, его взгляд сразу отыскал это высокое строение потому, что Аннес иногда воображал себе, как он сам туда поступает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62