здесь было свободнее, и он сразу увидел фараонов, тащивших с собой задержанных. Рихи поспешил за ними. Он не один шагал вверх по Виру — за арестованными устремилась большая толпа, вся улица была черна. И то, что люди не струсили, еще больше воодушевило Рихи. Он подался поближе к тротуару, где свободнее было идти, прибавил шагу и на углу Мюйривахе догнал полицейских.
Теперь Рихи увидел, что всего арестовано четверо, нет, пятеро — одного сперва не было видно за полицейскими. Фараоны держали арестованных под руки с двух сторон, как будто вели опасных преступников, убийц, а ведь это были всего-навсего пришедшие на свое собрание безработные и рабочие. Четыре-пять полицейских составляли как бы охранный отряд, они держались между арестованными и толпой, которая не отставала ни на шаг. У полицейских поубавилось воинственности, они уже ни на кого не кричали, то и дело оглядывались назад, пыхтели и сопели, вполголоса торопили арестованных, чтобы те шли побыстрее.
Рихи подумал, что надо бы прорваться мимо полицейских и загородить им дорогу. Он попытался объяснить свой план другим, но те или не поняли, или внимания не обратили, во всяком случае, когда он попробовал сделать так, как задумал, за ним никто не пошел, Рихи ничего другого не оставалось, как снова присоединиться к толпе. Это его не огорчило, вовсе нет,— хорошо было уже то, что люди не расходились, их было несколько сотен, и все вели себя совсем иначе, чем всегда.
Даже когда полицейские повернули с улочки Старый рынок на Русскую улицу, народ не отстал. На углу Святодуховской их не пропустили, дорогу преградил цепь полицейских.
— Назад!
— Разойдись! Толпа смешалась. Полицейские орали все громче:
— Разойдись! Разойдись!
Из толпы послышались выкрики:
— Отпустите арестованных!
— Освободить невиновных! Рихи крикнул во все горло:
— Долой произвол!
Полицейских возгласы не смущали. Рихи с тревогой заметил, что они врезались в толпу и стали силой разгонять людей. Угрозы, удары, проклятия, стоны, ругань, жалобы — все вокруг смешалось. Вдруг Рихи вплотную столкнулся с рослым полицейским. Лицо у него было все в пятнах, он, видно, нервничал. Рихи тоже был взвинчен, наверно, еще сильнее, чем тот. Рядом какой-то бородатый старик упал, ударившись об угол дома, и остался лежать на тротуаре; его кто-то толкнул, полицейский, наверное. Рихи забыл о пятнистом фараоне, наклонился к лежащему, чтобы помочь ему подняться, но сам получил удар по затылку и отлетел к стене. Он быстро вскочил и оглянулся налитыми кровью глазами, готовый дать отпор. Но на него больше никто не нападал. Высокий молодой полицейский был уже далеко, он, войдя в азарт, грубо теснил людей, раздавая удары направо и налево. Другие фараоны тоже действовали силой, в воздухе мелькали кулаки и приклады карабинов, Черт, они бьют ружьями! За ту секунду, когда Рихн вскочил и огляделся, он увидел многое, но все словно проскользнуло мимо, остался лишь верзила полицейский, беспощадно избивавший всех, кто попадался под руку. Рихи, забыв обо всем, кинулся в свалку, уклоняясь от ударов, настиг полицейского и резко схватил за плечо. Тот потерял равновесие, шатаясь сделал несколько шагов и повернулся. Рихи снова стоял грудь с грудью против молодого верзилы, лицо у того было уж не пятнистое, а сплошь багровое. Полицейский что-то сказал, Рихи услышал лишь неясное злобное бормотанье, слов не разобрал. Увидев, что фараон замахнулся, Рихи быстро отпрянул, а когда кулак просвистел мимо его лица, изо всех сил ударил сам. Полицейский упал на четвереньки.
Рихи заметил, что толпа заметно поредела, что к нему бегут полицейские, и ждать не стал. За спиной у него раздавались свистки и окрики, но, к счастью, улица не была совсем пуста и преследователи то здесь, то там натыкались на мечущихся людей.
На углу Аптекарской опять столпились люди. Рихи радовался, что не все разбежались, что многие остались на месте, не дали себя запугать. Он и теперь не старался скрыться в толпе, нет, он остановился и следил исподлобья, что полицейские еще собираются делать. Он слышал вокруг взволнованные голоса, сперва не соображал, о чем идет спор, улавливал лишь отдельные слова, но понемногу до него дошел их смысл. Как только он понял, о чем идет речь, сразу согласился с теми, кто советовал идти на Вышгород. Ей-богу, если уж что-то предпринимать, так именно сейчас же идти на Вышгород. В Рихи словно влились новые жизненные силы, он с жаром уверял стоящих вокруг, что на Вышгород надо идти непременно. Ему казалось, что с ним соглашаются, и, чтобы все услышали и поняли, он крикнул:
— На Вышгород, братья рабочие!
О Вышгороде говорили теперь все. Сразу и двинулись. Не стали возвращаться по Русской улице обратно к Старому рынку, а поднялись по Аптекарской: через Пиккялг и Люхикеялг действительно скорее всего можно попасть на Вышгород. Рихи снова начал пробиваться вперед. Ему казалось, что он должен обязательно идти впереди, что это его долг. Пробраться вперед было нелегко, узкая и кривая Аптекарская улочка кишела народом, хотя часть людей разошлась. Но человек двести все же осталось, не меньше. Рихи хотелось бы, чтоб народу было больше: если уж идти, то идти так, чтобы Вышгород задрожал. Если б к ним присоединились еще люди, если б на Вышгород зашагали все десять тысяч безработных Таллина, весь трудовой народ, тогда бы действительно что-нибудь свершилось. Они свергли бы правительство, это уже была бы революция, они указали бы на дверь министрам, которые сейчас с ними и говорить не хотят. Рихард Хурт один раз в жизни стоял лицом к лицу с министром и теперь вспоминал о нем лишь с презрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62