Что Тийя с малых лет была вздорной и взбалмошной девчонкой и чем старше становилась, тем хуже. В конце концов Аннес начинал спорить с самим собой и защищать свою Тийю. И Милли была похожа на ту Тийю, которую он защищал. Только более высокая и хрупкая. Аннес много раз спрашивал себя, не выдумывает ли он и Милли, такую Милли, какая ему нравится. И не мог себе ничего ответить. А, в сущности, не все ли равно — настоящая или выдуманная та Милли, с которой ему хорошо, к которой его тянет?
С Тийей у Аннеса порвались почти все связи. Встречаясь случайно, они иногда даже разговаривали, но очень редко. Обычно Тийя спешила или делала вид, что спешит, и Аннес ограничивался тем, что приподнимал шапку. Один раз, когда Тийя явно хотела ему что-то сказать, Аннес притворился, будто страшно торопится, хотя времени было сколько угодно. Так их дружба и кончилась. Аннес боялся, что с Милли может получиться то же самое. Как будто тень Тийи зорко следила, чтобы Аннес ни с какой другой девушкой не чувствовал себя счастливым.
Иногда они с Милли целовались. И почти всегда начинала Милли.
В первый раз это произошло как-то странно. Они шли обычной дорогой и спорили насчет гриба, который недавно видели: Аннес называл его губчатым грибом, а Милли уверяла, что это боровик, хороший съедобный гриб. Вдруг Милли остановилась, повернулась к Анне-су, положила руки ему на плечи, откинула голову назад и закрыла глаза. У Аннеса сердце забилось часто-часто, мыслей словно не стало, он двигался как во сне. К счастью, он все же догадался обнять Милли, она прильнула к нему, и это окончательно привело его в смятение. Он прижался губами к губам девушки, полураскрытым, теплым и мягким, чуть трепещущим. Впрочем, трепет он, возможно, придумал позже. Они целовались долго, Аннес не в силах был отпустить девушку, и она не отстранялась. Ее веки были все время опущены, только раз она открыла глаза, словно подернутые туманом, и тотчас же опять закрыла. Они целовались, пока не устали, Аннес ощущал сквозь платье жар ее тела, девушка горела как в лихорадке. Наконец он разжал объятия. Милли как будто сразу переменилась. Она зашагала дальше и спросила, слышал ли Аннес оперу «Богема». Аннес ответил, что слышал, и тут же забыл о ее вопросе, он все еще был под впечатлением поцелуев. Ему хотелось снова обнять Милли, но он не решился — так она вдруг изменилась.
Аннесу почти никогда не удавалось угадать настроение Милли. То она вдруг обижалась, если Аннес пытался обнять ее, то, пройдя несколько десятков шагов, сама льнула к нему и тянулась поцеловать. Чем чаще они целовались, тем сильнее загорался Аннес. Иной раз девушке приходилось силой вырываться из его объятий, но и тогда она сердилась недолго.
А потом Аннес не видел Милли несколько дней. От ее соседки по палате он узнал, что у Милли поднялась температура и врач уложил ее в постель. Обострение болезни Милли встревожило Аннеса. Из разговоров он знал, что у туберкулезных больных иногда неожиданно скачет температура, что это вовсе не означает резкого ухудшения, что ничего особенно опасного тут нет. И все же он рисовал себе самое худшее. Он охотно навестил
бы Милли, но мужчинам запрещалось входить в женское отделение. Аннес бранил себя трусом за то, что не осмеливался ни нарушить правило, ни попросить разрешения, называл себя бесчувственным чурбаном, которого ничуть не трогает несчастье друга. В мыслях Аннес называл Милли своим другом, а оставаясь один в тихий час, задавал себе вопрос: может ли вообще женщина быть другом мужчины? Целует ли она своих друзей? Когда женщина становится близка с мужчиной, происходит что-то совсем другое. Или же они окончательно ссорятся. С Тийей они поссорились после того, как стали настолько близки, насколько это вообще возможно между мужчиной и женщиной. Вначале они были так влюблены друг в друга, что забывали все вокруг. Они потихоньку забирались на чердак — больше им негде было встречаться. И вдруг Тийя резко отшатнулась от него. Аннес не мог понять, за что Тийя его возненавидела: казалось, она его даже презирает. А ему Тийя стала бесконечно дорога. Так Аннес ни к чему и не пришел в своих раздумьях.
И еще Аннесу казалось, что у него холодное сердце, что он бессердечен. Он, правда, скучал по Милли, по их прогулкам, но, если ему случалось чем-нибудь заинтересоваться, Милли отходила на задний план. После тихого часа он теперь играл в карты, чаще всего в бридж: бриджем увлекался главный кондуктор Брант и вечно искал четвертого партнера. Аннес играл не хуже, чем обычно, а должен был бы, по его собственному мнению, играть хуже, если бы Милли для него что-нибудь значила. Между тем каждый его ход был продуманным, игра — точной, все пятьдесят две карты великолепно запоминались. В шахматы Аннес проигрывал Бранту, но проигрывал он и раньше, до Милли; от Бранта все получали мат.
Аннес подружился с новым больным, который выглядел даже более здоровым, чем он сам. Это был подмастерье пекаря, звали его Харальд Пую. Жизнерадостному парню не сиделось на месте. На следующий же день он позвал Аннеса с собой в Нымме выпить по стопке. Аннес был равнодушен к водке, никогда еще пьяным не напивался, но, если приглашают, неудобно в первый же раз отказываться. Пую держал себя в ресторане свободно, подошел к стойке как свой человек, попросил налить две по двадцать пять и пододвинул Аннесу одну из них. Пую, наверное, опрокинул бы рюмку просто так, но Аннес захотел показать, что знает по-рядок, и попросил два бутерброда с килькой. Вместе о бутербродами им подали ножи и вилки, и хотя Аннесу, показалось странным есть бутерброд ножом и вилкой он храбро за них взялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62