страх Божий и любовь к народу".
Настоящий духовный облик Николая I вовсе не таков, каким его
представляли, и до сих пор представляют, поверившие в созданные о нем русской
интеллигенцией лживые мифы. Только теперь, после убийства русским масонами и
интеллигентами русской монархии, они позволяют себе иногда вскользь, глухо
говорить о том, что духовный облик Николая I был намеренно искажен. Так, масон
В. Маклаков, пишет в своих воспоминаниях, что от своих родных и знакомых,
знавших лично Николая I, которых никак нельзя было назвать почитателями
самодержавия, он никогда не слышал о нем отзывов, подобных отзывам Герцена.
Маклаков признается, что прочитав впервые клеветнические инсинуации Герцена, он
не знал кому верить — Герцену, или родным и знакомым, совершенно иначе
расценивавшим личность Николая I.
И чем дальше шло время, тем правдивый образ Николая I искажался все
больше и больше. Ложь, постоянно и многократно повторяемая, со временем
приобретает обличье правды. И тогда большинство "за ослушание истине — верят лжи
и ослушанию" "Ибо тайна беззакония УЖЕ В ДЕЙСТВИИ, только не совершится до тех
пор, пока не будет взят от среды УДЕРЖИВАЮЩИЙ" (Вт. Пос. Ап. Павла Феc. 12, 7).
Николай I и был таким УДЕРЖИВАЮЩИМ. "Император Николай I, — пишет И.
Ильин в "Наших задачах" (том II, 554), — удержал России на краю гибели и спас ее
от нового "бессмысленного и беспощадного бунта". Мало того, он дал русской
интеллигенции срок, чтобы одуматься, приобрести национально-государственный
смысл и вложиться в подготовленные им реформы Александра II. Но она не
использовала эту возможность".
Философ И. Ильин писал в "Наших Задачах" (т. II, стр. 554), что одно из
важнейших призваний Государя и Династии состоит в том, чтобы иметь верную,
творческую и устойчивую СОЦИАЛЬНУЮ, отнюдь несоциалистическую, идею, т. е. план
ведения государственных дел в неуклонном направлении свободной духовности,
справедливости и хозяйственной продуктивности. Государь, не имеющий творческой
социальной идеи будет править от случая к случаю, от наущения к наущению, а,
может быть, по отжившей и государственно вредной традиции, а, может быть, от
каприза к капризу. А, между тем, он призван к своего рода СОЦИАЛЬНОМУ
ЯСНОВИДЕНИЮ: его прозорливость и дальнозоркость должна верно видеть, что именно
(и именно у его народа) может развязать творческие силы, подвигнуть его к
хозяйственному и культурному расцвету и пробудить в нем волю к справедливости.
Для этого Государь призван стоять над всеми сословиями, классами и над
всякими партиями: он должен быть свободен от заговорщиков, его выдвинувших, от
легионов, его провозглашающих, от банкиров, его финансирующих и от мировой
закулисы (т. е. масонов. — Б. Б.), пытающейся связать его государственную
волю".
Николай I был свободен от воли заговорщиков, потому что его выдвинули не
заговорщики, не какой-нибудь из классов, а мужество и чувство долго перед
Россией. Он стоял над всеми сословиями и классами России и был не сословным, а
Народным Царем. Он не зависел ни от гвардии, ни от дворянства, ни от банкиров.
Но Николай I так же, как его предшественник, не понял всей важности
восстановления духовной независимости Церкви, без чего не могло быть основного
условия необходимого для возрождения идеи Третьего Рима. А только в идее
Третьего Рима цари могли приобрести отвечающую стремлениям русской души "верную,
творческую и устойчивую" религиозно-социальную идею, цель которой создание
Святой Руси — подлинно христианского государства.
В статье "Роковая двуликость Императорской России" (сб. "Прав. Путь", за
1957 г.) архим. Константин пишет, что величайший идеологический завет прошлого,
что Россия должна стремиться стать Третьим Римом, Святой Русью, подлинным
христианским государством "...намеренно забыт русскими историками." "...Возьмем
в руки курсы и учебники... С особой внимательностью будет изображено то, на чем
есть печать личности в ее противостоянии общему укладу или хотя бы в обособлении
от него. Исследователь любезно лобызает то, на чем находит печать духа, ему
родственного, и под этим углом зрения воспринимает все прошлое — не в его
целостности, ему уже чуждой. Только так можно объяснить, что за пределами его
интереса осталось дело жизни митрополита Макария, как нечто официальное,
безличное, казенное.
Идеологический стержень нашего прошлого оказался вынут и отброшен в
сторону. Все внимание сосредоточено на частных явлениях, а московское "все",
воплотившееся в творении митрополита Макария, осталось вовсе без внимания. Это —
пример не исключительный. Вся наша историческая наука проникнута стремлением
уложить события в рамки западной историософии. Будем ли мы говорить о пионерах,
Татищеве, Щербатове, Болтине, Карамзине, или корифеях последнего времени,
Соловьеве, Ключевском, Платонове и их школах, найдем неизменное расхождение,
если не полный разрыв, между сознанием историка и сознанием
церковно-православным. Русское прошлое воспринимается не как самоценность, а как
пройденный этап, поглощенный временем.
Вечное содержание, промыслительно заложенное в нашем прошлом,
упраздняется. Не хранение этого вечного сокровища, задача вновь возникающих
поколений, а создание новых ценностей, под углом зрения которых получает оценку
прошлое".
Архимандрит Константин верно указывает, что идейной основой русского
подлинного консерватизма может быть только идея Третьего Рима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83