Он, этот человек, чувствует твое смущение, разве не так? У тебя все внутри сжимается от желания, когда ты просто стоишь рядом с ним.
Женевьева глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и встала.
– Я сделаю все, что смогу, чтобы устоять перед соблазном, думаю, в этом-то ты не сомневаешься. Ты сказала что-нибудь Шанталь?
– Только то, что Анн-Мари по горло занята подпольной работой. Думаю, она теперь будет улыбаться тебе почаще. Ее брат Жорж находится в концлагере в Польше.
– Хорошо, – сказала Женевьева. – Теперь о плане кампании.
– Все продумано. Обсудим это позже. Будь хорошей девочкой, скажи Маризе, чтобы она предупредила Рене, что мне понадобится «роллс».
Женевьева снова превратилась в ребенка, которому говорили, что делать. И она сделала все так, как ей велела Гортензия. Ничего не изменила.
Они были неприятно удивлены, когда, выйдя из парадной двери и спустившись по ступенькам, не нашли ни Рене, ни машину. Их ждали Макс Прим и «мерседес». Он сдержанно поздоровался с ними.
– Ваша машина сегодня утром сломалась, графиня. Я приказал нашим механикам сделать все возможное, чтобы быстро починить ее. А пока я в вашем полном распоряжении. Насколько мне известно, вы хотите посетить церковь?
Гортензия постояла в нерешительности, потом пожала плечами и села в машину. Женевьева последовала ее примеру.
Он сам вел машину, и Женевьева, сидя сзади него, чувствовала себя ужасно неуютно. Гортензия не обращала на него внимания и только время от времени смотрела на часы.
– Мы опаздываем. Не беспокойся, кюре будет ждать меня. Ему недавно стукнуло семьдесят. Первый мужчина, в которого я влюбилась в своей жизни. Темноволосый, внушительный и такой благочестивый. Вера делает мужчину привлекательным. Хотя я никогда не посещала службу слишком часто.
– А теперь? – спросила Женевьева.
– У него седые волосы, и, когда он улыбается, кожа на его лице собирается в складки, так что глаз не видно.
Женевьева чувствовала неловкость от того, что Прим наблюдал за ней в зеркальце, его глаза смеялись, как и глаза графини. Женевьева холодно произнесла:
– Насколько я знаю, в СС не верят в Бога, полковник?
– Из самых надежных источников мне известно, что рейхсфюрер Гиммлер все-таки верит. – Прим повернул машину к церковным воротам, вышел и открыл им дверцу: – Пожалуйста, мадам.
Гортензия задержалась на мгновение, потом подала ему руку и вышла из машины.
– Знаете, вы мне нравитесь, Прим. Как жалко, что…
– Что я немец, графиня? Моя бабушка по материнской линии родилась в Ницце. Это поможет?
– Весьма. – Она повернулась к Женевьеве: – Тебе не нужно входить в церковь. Сходи на могилу матери. Я не задержусь. – Гортензия опустила вуаль и пошла по тропинке между могил к крыльцу старинной церкви.
– Замечательная женщина, – сказал Прим. – О да.
Несколько секунд он стоял не двигаясь, со сцепленными за спиной руками, в великолепном мундире, с крестом у горла, – персонаж из какой-то странной фантазии. Женевьева нарушила молчание:
– Извините меня, я бы хотела навестить маму.
– Ну конечно.
Она вошла в ограду. Могила в дальнем углу, под тенью кипариса, была в идеальном состоянии. Надгробная плита отличалась скромной красотой – так хотела Гортензия, а в каменной вазе стояли свежие цветы.
– Элен Клер де Вуанкур Треванс, – произнес Макс Прим, стоя с другой стороны, и вдруг сделал нечто странное. Он быстро отдал честь, строгое воинское приветствие, в котором не было ничего нацистского. – Ну что же, Элен Клер, – мягко сказал он, – у вас очень красивая дочь. Я думаю, вы можете гордиться ею.
– А ваша семья? – спросила Женевьева.
– Мой отец погиб в прошлой войне, мать умерла через несколько лет после него. Меня воспитала тетка во Франкфурте, школьная учительница. Она погибла во время бомбежки в прошлом году.
– Так что у нас есть что-то общее?
– Кстати, о семье, – сказал он. – Расскажите мне о вашем английском отце, докторе из Корнуолла. О вашей сестре… почему вы так мало о ней говорите? Женевьева, кажется?
Вот теперь она испугалась по-настоящему, он так много знал, что ей показалось, будто она балансирует на краю пропасти. Ее спас внезапный дождь. Как только он начался, Прим схватил ее за руку:
– Бежим. Надо где-нибудь укрыться.
Они добежали до укрытия на церковном крыльце, и тут она заметила, как он тяжело дышит. Он рухнул на каменную скамейку.
– С вами все в порядке? – спросила она.
– Это мелочи, не волнуйтесь. – Он с трудом улыбнулся и достал серебряный портсигар: – Сигарету?
– Вас ранили в России? – спросила она.
– Да.
– Мне говорили, что эта зимняя кампания была тяжелой.
– Думаю, не будет преувеличением сказать, что это был незабываемый опыт.
Она продолжила:
– Райсшлингер и все остальные… вы будто из разных миров. Вы…
– Немец, чья страна воюет, – перебил он ее. – На самом деле все очень просто. К сожалению, это так.
– Думаю, да.
Он вздохнул, его лицо немного смягчилось.
– Я всегда, с самого детства, любил дождь.
– Я тоже, – сказала она. Он печально улыбнулся.
– Вот и хорошо, значит, у нас действительно есть что-то общее.
Они сидели и ждали Гортензию, дождь усиливался, и ее тетка, как всегда, оказалась права: Женевьеве никогда еще не было так хорошо, как сейчас.
В одном шпионском фильме Женевьева видела, как главный герой приклеил волос к замочной скважине так, что потом легко мог определить, входили ли в его комнату. Она использовала эту хитрость с двумя ящиками своего туалетного столика. Вернувшись из церкви, она первым делом проверила их. Оба открывали.
Маризы не было поблизости, потому что Женевьева сказала ей перед уходом, что не нуждается в ней до ленча;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75