Ваши люди надеялись, что вы сломаетесь. Хотели, чтобы вы сломались. Они что-то сказали вам, чтобы вы выдали это, что-то такое, о чем в данный момент вы даже не помните. Но на самом деле это имеет первостепенную важность.
Она вспомнила Крэйга Осборна на «Лили Марлен», снова почувствовала его сильную руку на своей и из последних сил пыталась не поверить Приму. Потом вспомнила Мунро в его кабинете в Холодной гавани, карту на столе, которую он так быстро убрал, позволив ей увидеть районы высадки в день «Д».
Прим очень внимательно наблюдал за ней и теперь улыбнулся:
– Я вижу, что вы вспомнили, верно?
Она кивнула, внезапно почувствовав сильную усталость:
– Да, вы хотели бы знать?
– А вы бы сказали мне?
– Я, скорее всего, не стала бы этого делать, просто на тот случай, если я ошибаюсь. Вы очень эффектно доказали мне, что на нашей стороне есть люди, такие же разложившиеся и нечестные, как вы сами, но я все-таки хочу увидеть нашу победу. Там, откуда я пришла, есть очень хорошие люди, и я не могу смириться с мыслью об СС в Сен-Мартине.
– Хорошо, – сказал Прим. – Именно этого я от вас и ожидал.
Она глубоко вздохнула:
– Что же теперь?
– Вы опять наденете вечернее платье и вернетесь на бал.
Женевьева почувствовала, что у нее начала кружиться голова.
– Вы это серьезно?
– О, вполне. Маршал Роммель отбудет с эскортом через час. Он уедет в Париж ночью. Вы будете среди тех, кто, улыбаясь, пожелает ему счастливого пути. Вы перекинетесь с ним несколькими словами. В общем, обычная чепуха для фотографов. Он благополучно скроется в ночи, а вы, дорогая моя Женевьева, будете продолжать танцевать.
– Жизнь и душа вечеринки?
– Ну конечно. Вы можете, конечно, попытаться исчезнуть – хотя шансы на это у вас ничтожные, – но это будет означать, что вы оставляете графиню в наших руках, а это очень неприятно. Вы следите за моей мыслью?
– О да!
– Значит, между нами установилось полное доверие. – Он поцеловал ей руку. – Я немного влюбился в вас, мне кажется. Самую малость. Вы никогда не были ею, Женевьева. Только самой собою.
– Вы это переживете.
– Конечно. – Он задумался, положив руку на резную ручку двери. – Каждый преодолевает что угодно со временем. Вы это сами для себя откроете.
Он уже открывал дверь, и Женевьева не удержалась:
– Вы действительно думаете, что знали Анн-Мари, не так ли?
Он обернулся, слегка удивленный:
– Анн-Мари? Думаю, в той же мере, что и все остальные.
Ее гнев был теперь настолько велик, что она спросила:
– Говорит ли вам что-нибудь имя Большой Пьер? Он стал вдруг очень спокойным.
– А почему вы об этом спрашиваете?
– Очень важный человек в Сопротивлении, не так ли? Уверена, вы дорого бы дали, чтобы заполучить его. Вас бы сильно удивило, если бы вы узнали, что моя сестра была связана с ним?
Он вдруг ужасно побледнел.
– Да, если быть совершенно откровенным, то удивило бы.
– Вы не смогли задержать убийцу генерала Дитриха. Знаете почему?
– Нет, но у меня такое впечатление, что вы мне сейчас объясните.
– Анн-Мари похитила его из-под носа вашей любимой СС, спрятав под задним сиденьем своего «роллс-ройса». – Женевьева жестоко улыбалась, наслаждаясь этим маленьким триумфом. – Так что, полковник Прим, как видите, она никогда не была совершенно такой, какой вы ее себе представляли.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, повернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. Она глубоко вздохнула, подбежала к двери в ванную и сказала:
– Оставайтесь здесь, пока я не уйду.
– Хорошо, – прошептала Шанталь.
Дождь стучал в окно, и она остановилась, слушая его. Вот так и обрушился мир, как сказал поэт. Никакого взрыва. Как сказал Прим, нужно помнить о Гортензии. Теперь – все, выхода нет, и точка. Впереди самое худшее. В конце концов, самая большая ирония ситуации состоит в том, что, если «снять перчатки», Макс Прим становится Крэйгом Осборном и Крэйг Осборн Максом Примом.
Да… Женевьева глубоко вздохнула и начала одеваться.
Глава 15
Она спускалась по главной лестнице вниз, опираясь на руку Прима, будто во сне. Он весело кивнул офицеру, пропустившему их. Женевьева вдруг громко рассмеялась, и он удивленно обернулся, крепче сжав ее руку.
– С вами все в порядке?
– Лучше и быть не может.
– Прекрасно. – Они пересекли прихожую и остановились у двери. – Теперь приготовьтесь войти в зал и улыбайтесь, все время улыбайтесь. Люди ждут от вас этого.
Дежурный открыл перед ними дверь, и они вошли в зал. В этот момент оркестр замолчал; вокруг раздавались смех и громкие голоса, царила атмосфера благополучия, красивые женщины и мужчины в мундирах отражались в громадных зеркалах.
Гортензия сидела на одном из золотых кресел в противоположном конце зала, над ней почтительно склонился полковник артиллерии. Она, видимо, смеялась над тем, что он только что рассказал ей, и в этот момент встретилась глазами с Женевьевой. Возникла пауза – лишь на мгновение, потом она улыбнулась и перевела взгляд на своего полковника.
– Можно я поговорю с тетей? – спросила Женевьева.
– Конечно. В конце концов, будет лучше, если она узнает о раскладе в игре. Уверен, вы не станете отрицать, что она знает разницу между Анн-Мари и Женевьевой.
Женевьева, не торопясь, прошла по залу сквозь толпу. Когда она подошла, Гортензия улыбнулась и подставила ей щеку для поцелуя:
– Наслаждаешься, cherie?
– Еще как. – Женевьева присела на подлокотник ее кресла.
Гортензия протянула пустой бокал полковнику:
– Еще один мартини, пожалуйста, и пусть они сделают его чуть посуше. – Полковник послушно щелкнул каблуками и удалился. Гортензия взяла сигарету из портсигара племянницы и, когда та поднесла ей зажигалку, как бы невзначай бросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75