— Кроме того, господа слышали, я ведь высмеивал и Америку, и Западную Германию, и наше правительство. Конечно, я мог обойти Советский Союз, но тогда меня упрекнули бы в необъективности.
— Если вы хотите оставаться на службе, то зарубите себе на носу, что я запрещаю вам петь что-либо враждебное о Советском Союзе. Я—Халонен. Надеюсь, фамилия моя вам знакома? Можете идти.
— Я прошу прощения. Сейчас вы услышите песню «Стенька Разин».
Затем последовали в хорошем исполнении и в удачном переводе «Подмосковные вечера», «Дубинушка», «Летят перелетные птицы».
Госпожа Халонен озабоченно показала на часы.
— Счет! — потребовал господин Халонен.
Госпожа Халонен гнала машину, боясь опоздать к поезду, на котором советские туристы возвращались в Хельсинки.
Вдруг она резко затормозила машину. Кто-то рванул дверцу, и прямо в объятия Айно Андреевны влетела молодая девушка.
— Сотрудница нашего общества Мирья Матикайнен,— представила ее госпожа Халонен.
Тут-то они и встретились — Мирья и Айно Андреевна после того, как Мирья и Нийло смотрели кинофильм «Судьба человека».
У каждого — своя судьба.
Айно Андреевна с удивлением уставилась на девушку. Где же она видела ее? Нет, она никогда не встречала эту девушку. И вдруг она вспомнила. У Елены Петровны была фотография, сделанная еще в молодости... Какое поразительное сходство!
Машина остановилась у вокзала. На перроне их ждали другие советские туристы. Мирья Матикайнен несколько раз порывалась что-то сказать Айно, но ее и Павла Ивановича сразу окружили товарищи по группе. Потом откуда-то появился Куосманен, с которым Айно ехала в одном вагоне через границу.
— Извините меня, госпожа доктор. Я узнал, что вы сегодня будете проездом у нас. Разрешите сделать вам небольшой ответный подарок,— он протянул красиво завернутый пакет.
Туристы уже стали заходить в вагон. Мирья схватила Айно за руку:
— Будьте добры, возьмите и от меня...
— Кийтос, господин Куосманен,— поблагодарила Айно.— Кийтос, Мирья. Знаете, у меня есть подруга, которая в молодости была очень похожа на вас.
— Похожа на меня? — у Мирьи глаза сделались круглыми.—Интересно! Передайте, пожалуйста, ей привет от Мирьи.
Халонены крепко пожимали ей руки. Айно поднялась на подножку вагона. Мирья бежала рядом, говоря запыхавшись:
— Можно ли мне написать вам? Можно ведь, да? Скажите ваш адрес?
— Советская Карелия, Туулилахти, Айно Лампиева, врач.
— Спасибо, запомнила.
Колеса застучали, поезд набирал скорость. С перрона долго не уходили провожавшие, и дольше всех махала рукой девушка, удивительно похожая на Елену Петровну.
Выехав из Хельсинки и снова оказавшись в советском цельнометаллическом вагоне, туристы почувствовали себя почти дома. Мимо проплывали такие же леса и озерки, как и в Карелии, но в то же время в пейзаже было что-то неуловимо чужое и непривычное.
— Вот и эту страну узнали,— заговорила Айно, сидя у окна.
— Нет, Айно Андреевна,— ласково усмехнулся Павел Иванович.— Мы не узнали этой страны.
— Как так? Все-таки десять дней...
— Мы видели только фасад здания, а если и заходили внутрь, то были не дальше гостиной.
Айно прикусила губу. Конечно же именно фасад. И как она могла сказать, что они узнали страну. Они были в гостях и видели всё только глазами туриста. А жизнь людей в каждой стране куда сложнее, чем это представляли туристы. В каждой стране... Айно вспомнила Куосманена и Пентикяйнена, с которыми она переехала границу в одном вагоне. Они пробыли в Советском Союзе целый месяц. Что увидели? Дом отдыха в Крыму, горы, море, отдыхающих людей... Они видели только часть фасада советской жизни.
Вот опять Вайниккала. Граница. Поезд ненадолго остановился. Потом колеса его снова застучали.
Родина!
За окном вагона так же мелькают дома, дороги, переезды, машины, люди. Но все здесь другое, такое знакомое и родное, что к горлу подкатывается комок и начинает щипать глаза.
Рядом с железной дорогой бежало шоссе. По нему ехали две грузовые машины, разной величины, разных марок, но такие свои, отечественные, что их узнаешь с первого взгляда. Полная женщина в черном кителе стояла с желтым флажком в вытянутой руке — путь свободен. Айно Андреевна подмигнула ей, хотя железнодорожница даже не взглянула на окно.
Павел Иванович задумчиво курил у окна. Айно Андреевна обернулась к нему:
— А каково тем, кому приходится жить за границей годами? Например, дипломатам. Или, может, они привыкают к этому.
— Не думаю, что можно привыкнуть к этому,— ответил Павел Иванович.— Дипломатом, правда, я не был, но в войну и после нее мне пришлось четыре года прослужить в оккупационных войсках. А к чужбине не привык. Хотя условия у нас были хорошие — свое кино и прочие, так сказать, культурные развлечения свои, свой круг друзей, свои дела. И все-таки мы скучали по всему нашему,— Павел Иванович сделал неопределенный жест рукой.— По нашему воз: духу и прочему такому. Представьте, нам не хватало табличек и вывесок на русском языке. Пусть на них даже была
написана какая-то ересь. Ну вроде, что цветы не рвать, траву не мять, бросать пустые банки строго воспрещается.
В Выборге, сдав заграничные паспорта для отметки, туристы ринулись покупать советские газеты, которых они не видели уже целых десять дней. За прилавком сидела пухленькая девушка, читая какую-то толстую книгу. Она испуганно посмотрела, когда вдруг откуда-то к киоску хлынули люди и стали наперебой листать и выбирать газеты. Закрыв руками газеты, девушка потребовала:
— По очереди, граждане, по очереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91