Адрес был написан рукой Айно Андреевны. «Что же в нем может быть? — подумала Елена Петровна, не спеша распечатывая конверт.— Наверно, какое- либо письмо из института? Но с какой стати она переслала его сюда, да еще авиапочтой?»
Письмо оказалось не из института — из конверта выглянули большие листы бумаги, исписанные красивым бисерным почерком. Письмо было из Финляндии, а почерк... Елена Петровна узнала почерк Мирьи. Записка от Айно была удивительно короткой:
«Милая Елена Петровна! Прочитай это письмо из Финляндии, только читай спокойно. Знаю, что перечтешь его тысячу раз, но сперва прочитай место, отмеченное мною красным карандашом на третьей странице. Я могла бы написать о жизни в Туулилахти, но тебе сейчас не до этого...»
Из письма выпала фотокарточка. Елена Петровна подняла ее и вздрогнула: у нее никогда не было такой кофточки, она никогда не носила такой прически, но это была она. Она в молодости. Чувствуя, как заколотилось сердце, Елена Петровна открыла третью страницу и стала читать слова, отмеченные красным карандашом:
«...Я родилась в Советской Карелии. Мне было три года, когда меня привезли в Финляндию с военнопленными... Моя мама осталась где-то на дороге, убитая... Тогда меня звали Мирка, теперь я—Мирья...»
У Елены Петровны вырвался протяжный стон. Людмила Степановна перепугалась:
— Елена Петровна, що з вамы?.. Одну хвылыночку... я сбигаю за врачом...— И она торопливо надела босоножки.
— Не надо... Иди сюда... Не надо врача... Иди...
Елена Петровна рыдала как ребенок, показывая письмо:
— Возьми, читай, читай, вот здесь.
Людмила Степановна наклонилась к письму, потом смущенно сказала:
— А я ничого нэ розумию. Ничого.
Откуда украинке знать финский язык? Огорченные глаза Людмилы Степановны светились участием.
— У меня дочка! Жива! Смотри... В Финляндии, оказывается, тоже есть добрые люди, они вырастили ее. Смотри, какая вымахала... А была совсем маленькая. Три годика... Уже семнадцать лет, как...
Елена Петровна смеялась и плакала. Потом снова читала письмо. Читала и перечитывала весь вечер, весь следующий день, еще несколько дней, находя все новые подробности и новые мысли. Теперь она знала приемных родителей Мирки, госпожу Халонен так, будто знала их всю жизнь.
В тот же вечер она принялась за письмо. Перед ней лежал адрес ее родной дочери!.. И все же ей не верилось, что это — правда. Может быть, просто ошибка, совпадение имен, сходство... В жизни все случается... Человеку трудно поверить в счастье, если оно приходит внезапно. Она в сотый раз смотрела на фотокарточку. Нет, это — Мирка. Ее Мирка!
«Моя родная доченька Мирка!..»
Многим ли матерям приходилось писать такое письмо?!
В Туулилахти выпал снег, но залив еще не замерз. Только вдоль берега тянулась ледяная кромка, и мальчишки тайком от родителей катались на коньках. Они уходили за лесок, но дома, не утерпев, все-таки проговаривались. Кое- кто получал взбучку и, наверно, про себя удивлялся: почему в этом мире наказывают даже за откровенное признание?
Однажды в такой вечер начальник строительства Михаил Матвеевич Воронов, порядочный и серьезный человек, получил пощечину — и тоже за откровенное признание. Правда, посторонние этого не видели.
Воронов пришел проведать семью своего покойного друга Петра Ивановича. Что в этом плохого? Валечка спала в обнимку с куклой. Айно Андреевна читала толстую книгу, делая из нее выписки. Завидев Воронова, она облегченно вздохнула и, захлопнув книгу, бросила ее вместе с тетрадью на стол. По-видимому, изучение новинок медицинской литературы в этот вечер для нее не было самым приятным времяпрепровождением.
— Что-то меня сегодня лень обуяла,— потянулась Айно.— Чай пить будем?
— Кто же пьет один чай да чай! Давай-ка для разнообразия попробуем что-нибудь другое.— И, развернув пакет, Воронов поставил на стол бутылку вина.
— Это еще что такое? — насупившись, спросила Айно.
— «Массандра», крымское,— с невинным видом ответил Воронов.
— А разве сегодня праздник?
— Но ты только не обижайся,— пытался уговорить ее Воронов.— Вечера такие длинные, что хоть волком вой...
Айно Андреевне пришлось принести чистые стаканы. Она сухо заметила, что рюмок в ее доме нет. Обычно непринужденный, Воронов сегодня не знал, о чем говорить. Или, может быть, ни о чем? Посидеть бы просто так и молчать. Бывают моменты, когда любые слова — фальшь. Человеческая душа не патефонная пластинка, которую поставишь — и она запоет или заговорит.
Айно Андреевна тоже молча глядела на стол. Наконец она спросила, как идут дела на стройке, что нового.
— Да ничего.— Воронову не хотелось вдаваться в подробности.— Скорее бы приехала Елена Петровна. Она очень нужна нам сейчас.
— Елена Петровна, наверно, помешалась от радости,— заметила Айно.— А ведь у меня было смутное предчувствие, когда я увидела Мирью в Финляндии. Уж очень они похожи. Жаль, что Мирья тогда не успела рассказать о себе...
— Да, слишком одиноко жила Елена Петровна,— согласился Воронов. Он налил вино в стаканы.— Одиноко и пусто. Так и мы с тобой, Айно, правда?
Айно поднесла стакан к губам. Морщась, допила до половины и закашлялась.
— Не идет — не пей,— согласился Воронов, осушив свой стакан.— Помнишь, Айно, как мы катались на лодке на Пуорустаярви?
Айно помнила, Ничего особенного тогда не случилось, но
почему-то оба удивительно ясно вспомнили это далекое летнее утро.
Айно тогда была у больного в деревне Пуорустаниеми, оттуда пришла к сплавщикам. Рано утром Воронов перевез ее на лодке к электростанции, где ее ждала машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91