О чем он думал, медленно ощупывая глазами купцов? Может и об
учительнице в седьмом классе, как бишь ее величали? Марь Пална? Точно...
всегда табачищем несло, именно тогда Игорь решил не курить, не дело это,
разит - того гляди с ног свалит, да и годы себе коротить разве умно...
Марь Пална резанула как-то при всем честном народе, присмиревшем за
партами, когда Шпындро прел у доски, дотлевал головешкой костра, не
понимая, чего от него добиваются: "Ничего-то, Игорек, тебе в жизни не
достичь, душа у тебя водяная, из жидкости вся как есть".
Водяная значит, ухмылялся сейчас Шпындро, разглядывая заискивающих
купцов. А вот на тебе, Марь Пална, добился же, не инженерит по ящикам,
уважаемый человек: стол, не самый-самый, но и не рядовой, телефон,
должность, уж и побывал - хе-хе - в недурных набегах, определяет - люди от
него зависят и какие. Не Марь Пална, в пенсионной нищете дотянувшая до
скорбного часа! Полнокровные капиталисты в натуральную величину, улыбками
так и сыпят, да и он не промах запустить пригоршню в ответ - безделица, ты
вот выбей из него подпись... Закавыка! Простое вроде дело фамилию
чиркануть, а ты уговори попробуй, чтобы легло на бумагу его первое
затейливое "Ш" - тренировался еще в школе в последних классах, предвкушая,
что настанет миг и его подпись в пору войдет, соком нальется, этаким
наливным яблочком засветится, вожделенным для многих. Шпындро и ценим
только подписью, боле за ним никаких достоинств не водилось, но вырвать ее
дело болезненное, напоминающее схватку, хоть свои пытаются вырвать, хоть
чужие - тут подход один, не уступать, не прослыть слабаком, дрогнешь -
пиши-пропало.
Клиент неуютно завис на кончике стула, Шпындро избегал заглядывать в
водянистые глаза просителя, палец лениво скользил по графам проспекта,
человек-шлагбаум видел, что продукция фирмы вовсе не дурна, даже лучше,
чем то, что предлагали в последние месяцы, но натренированные губы
привычно кривились в противоборстве издевки и правил хорошего тона:
дребедень предлагаете, милейший, рухлядь! и кому? Шпындро!
Из головы не шел вчерашний звонок Колодца. Осел же этот Колодец!
Говорил ему Шпындро не раз и не два: домой телефон забудь, звони матери
моей, называй имя, представляйся чин-чинарем и бубни вроде в баню
собрались, тогда сам Шпындро и отзвонит ответно.
Колодец служил приемщиком в комиссионном за городской чертой и кличку
получил подходящую: ненасытность Колодца и впрямь не знала границ, все
проваливалось - читай уходило или точнее продавалось - как в бездну; ему и
сплавлял Шпындро ручки целыми рощами, а то и лесами, пакеты пластиковые,
часы, сигареты и нераспечатанные бутылки хмельного зелья.
У Колодца со Шпындро сразу сладилось, пять лет назад Игорь решил ни
от кого не зависеть, найти канал сбыта без посредников, зачем лишние люди
- и навар пообгрызут, и неосторожные слова сорвутся; поползут слухи,
сболтнут лишнее не к месту.
Крошечный комиссионный с пыльными витринами серел на станционной
площади, в центре ее гоняли лохматые псы и старушки неопределенного
возраста торговали подвявшими укропом и петрушкой, то и дело украдкой
окуная пучки травы в бидон с водой. Шпындро купил лаково блестящую редиску
и, отсчитывая мелочь бабульке, оглядывал монеты цепко, будто видел
впервые, боясь передать лишнюю копейку, а краем взгляда проходился по
надписи химическим карандашом: "Оценка! Вход со двора".
В давний уже первый раз Шпындро прибыл без товара, порожняком,
поразведать что да как, взял только образцы для показа и выяснения цен.
Игорь Иванович просочился в помещение оценки, сжимая в левой руке
стремительно высыхающий и тускнеющий на глазах пучок редиса, а в правой
пластиковый пакет подпольного коробейника.
Колодец - нагловатый и прыщавый - сразу, будто насквозь вспорол
взглядом пакет и, невзирая на непрозрачные стенки, принялся перебирать
содержимое.
Шпындро упрятал редис, отряхнул пиджак от неизвестно когда налипшей
веточки укропа и приблизился к Колодцу, прикидывая, сможет ли иметь с ним
дело.
- Что у вас? - сухо осведомился Колодец и стянул очки на кончик
заостренного носа неопределенной формы.
Шпындро зыркнул по сторонам: согбенный старик умоляюще протягивал
пышной девице, увешанной золотыми побрякушками, знававшие лучшие годы
стоптанные башмаки; мальчик, вымазанный с ног до головы зеленкой,
бледнолицый и хрупкий, настойчиво тянул за подол такую же прозрачную от
худобы мать, выгребающую из потертой сумки обветшалое тряпье и старающуюся
заслонить нищенский товар от любопытного взгляда чужих; мужик в кепчонке
из искусственного каракуля, явно четырехсезонной, замасленной до
глянцевого блеска, похоже ожидал, пока Колодец освободится, чтобы
подзанять не хватающую на пиво мелочишку... Мальчик запустил руку с
черными от грязи пальцами в кармашек и выгреб леденец на палочке с
присохшими к ядовито-зеленой поверхности хлебными крошками.
Шпындро навис над прилавком, успев отметить, что от Колодца - тогда
Игорь Иванович и не ведал клички приемщика, лишь скользнул по табличке
"Приемщик: Мордасов А.П." - пахнет одеколоном редкого привоза.
Мужик в кепчонке ужом скользнул к прилавку - терпеть невмоготу,
адское пламя испепеляло изнутри - сгреб кепку заскорузлой ладонью, будто
собираясь пасть Мордасову А.П. в ноги, взмолился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93