-
Фри... что?
Мордасов властно прервал:
- Деньги гони, небось медяки в бамажки уж переплавила. Невдомек тебе,
чудо-чулки, подставляться одно удовольствие. Сам бы подписался задом
вихлять, да кто позарится...
Рыжуха не утерпела, вспылила умеренно:
- Моя не подставляется.
- Брось сметанку из воды сбивать, мать. - Колодец поднялся, - всяк
подставляется, однако ж по-разному, кто передком, кто чем может. Без
подставки оклад-жалование никому не причитается. Так что все равны. Давай
двигай, вон мои орлы-соколики чичас жар души унд тела отправятся квасом
заливать, а ты не на вахте, пост оставила, а вдруг враги нагрянут? а на
посту никого, тогда что? Иди, иди... - Передразнил. - Моя не
подставляется! Ишь мудрилы! Человек для того и выпущен в мир-свет гулять,
чтоб подставляться, а иначе на черта он здесь воздух меж деревьев и цветов
отравляет. - Колодец выговорился, открыл шкаф, протянул Рыжухе японский
термос с цветами и толстой ручкой - сторговал у Шпына.
- Заправь доверху протертой смородиной, для моей бабули.
Рыжуха нетвердо взяла термос:
- Боюс ухайдакаю ещщо, крышку и ту не отверну толком.
- Дочь приспособь, она уж не промахнется, у ней навык к стране
восхода образовался.
Из ресторана, отобедав, вернулась Настурция, промытая, с
парикмахерски рельефно уложенными волосами, светящаяся внутренним светом и
довольством сытости и чистоты; не понятно, как и миновала обильно
посыпанную пылюгой площадь, не замаравшись. Настурция узрела шкурку угря и
в показной капризности поджала губы:
- А мне?
Рыжуха отвела глаза, будто именно она сподобилась умять кус,
причитающийся Настурции. Колодец видел - Настурция шутит и сыта. Мордасов
повинно пожал плечами, мол, не углядел, не выдержал натиска Рыжухи, а
квасница - вот незадача - от жары ли, от напряжения облизнула губы
по-змеиному мелькнувшим языком.
- Вишь, облизывается, - не утерпел ерник Мордасов, - всласть значит
проскочил угорек!
- Врет Сан Прокопыч, - взмолилась Рыжуха и телеса ее похоже жалобно
заколыхались под тонкой тканью, а с шеи в ложбинку меж бескрайних грудей
заструился пот.
- Я... вру? - Кровь схлынула с лица Мордасова, Колодец входил в роль,
праведное негодование считалось его лучшим сценическим достижением. -
Запомни, мать, я никогда не вру. У нас люди значительные - а я из
таковских - никогда не врут, самое большее заблуждаются, искренне, но чтоб
врать - ни-ни... запомни... и я равняюсь на маяки, - Мордасов подмигнул
Настурции - и товарищ Притыка равняется на маяки...
По лицу Рыжухи легко читалось непонимание - как это равняться на
маяки и что это такое? смутное ощущение того, чего ожидает общество от
этого равнения, конечно, присутствовало, но известное насилие над языком и
смыслом было очевидно даже кваснице.
Тут Настурция заметила краешек торчащей из сумки Рыжухи пачки с
колготками; внезапность броска ошеломила даже железобетонно невозмутимого
Мордасова. Притыка ухватила с торжеством и уже неподдельною злостью пачку
и помотала сверкающим конвертом перед носом Мордасова. Рыжуха смекнула,
что некстати встряла в противостояние корыстей и попятилась к двери.
Мордасов скрытно колупнул колготные запасы Притыки, образующиеся из сдачи
на комиссию интуристовскими переводчицами, и сейчас опасался, что всплывут
его манипуляции с ценами.
Настурция засверкала глазом, колко, с нестерпимой яростью, так она
отбривала неугодных кавалеров, проштрафившихся скаредностью или жлобским
обхождением, и злобность блеска заставляла широкоплечих молодцев гнуть
головы к земле и пятиться мелкошажно, не отдавая и себе отчета, что их -
неустрашимых по природе своей - заставляло пугаться.
- Почем слупил? - Настурция уперла руки в боки, притиснула Рыжуху под
стенд с грамотами; вышло, что как раз из левого уха квасницы вылилась
затейливая подпись по кремовому тисненному листу и, казалось, тряхни
Рыжуху без жалости - из ушей у нее высыпится и еще много-много подписей,
которыми можно украсить-уснастить разные грамоты от Москвы до самых до
окраин...
- Почем слупил? - Не унималась Настурция и похоже собиралась начать
карабкаться по телесам Рыжухи, чтоб добраться до бесстыжих глаз пособницы
Мордасова в недобром деле, наносящем урон стараниям Притыки.
- Почем слупил?
Рыжуха партизанила безответностью и Настурция вмиг смекнула, что из
квасницы каленым железом не выжечь признания в ущерб Мордасову; и лишний
раз Притыка уяснила, что вес Колодца на площади намного превосходит ее
собственный, надо б угомониться, упрятать гонор подальше, как товар
никчемный, во всяком случае, в побоище за авторитет с Мордасовым.
- Схлынь, - едва сдерживая хохоток, одернул сотоварищницу Мордасов, -
ишь допрос третьей степени... учинила! оставишь нас без квасу, а до сезона
дождей еще жить - месяц тужить...
Мордасова не раскочегаришь, ему все трын-трава, Притыка наползла на
живот скупщицы колготок, напоминавший бочку, обтянутую дешевеньким ситцем
и с яростью, таявшей, подобно маслу на растопленной сковороде, скорее по
привычке пугать слабого выдохнула:
- Сниму твою курву с довольства! Без тряпья оставлю! Ей, небось,
голяком сподручнее промышлять! - Уже неуверенно подытожила Настурция,
потому что в последний год дочь Рыжухи чаще сдавала тряпье Притыке, чем
покупала у нее. В пору вошла дочурка квасная, тоскливо подумала приемщица
и сразу все стало противно и мелко:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93