- Так всегда морочат, когда к стуку склоняют, что ж я не просекаю...
Мордасов ринулся в тень, схватил за грудки невидимого возраженца.
- Ты мне брось мудрить, сниму с довольства - по карманам чужим
начнешь шнырять в жгучие минуты и сгоришь к ядрене фене, а судимостью
пометят, не отмоешься, хоть до крови кожу три.
- Я тех ребят не знаю. - Туз дрожал и тепло его дыхания туманило очки
Мордасова.
- Не знаешь - узнай. Всё учить надо, как глотать, так вы знаете.
- Мы ж больные, собой не владеем... не наша вина, наша беда, - постно
и газетно заключил Туз.
- У-ух! - гоготнул Колодец. - Туз, ты зенки-то протри, я что тебе под
красными плакатами, писанными белыми буквами да над зеленым сукном сижу,
чтоб ты мне пытался втюхать эти жалостливые помои. Туз, обижаешь. Смотри
процент отдаточный накину, сразу неизвестные ребята лучшими дружками
обернутся. Запомни, мне недосуг за вами шантрапой по тупикам да проулкам
егозить. Назначаю тебя погонщиком над стадом, за это с тебя копейки не
возьму лишней - сколько взял, столько и возвернешь, но чтоб стадо содержал
в порядке.
- Ага! - Восторженно крякнул Туз и Мордасову почудилось, что бывший
силач согнул руку в локте, проверил мышцы-бугры: как еще колотушка,
сгодится?
Мордасов молча повернулся и зашагал к дому: экономические рычаги -
сила, завсегда лучше окрика.
Свет в каморке бабки едва теплился. Мордасов толкнул дверь -
подумалось нехорошее - ударился о косяк, влетел в комнатенку затравленно и
волной воздуха, что гнал перед собой поколебал пламешко в лампадке.
Дыхание сдавило:
- Ба, ты че?
От стены долетело:
- Ниче. Жива покуда... спать ложись.
Мордасов вышел во двор, проверил покрытие парников, достал из кадушки
малосольный огурец, похрустел, всматриваясь в звезды. Неутомимые светляки
сияют щедро и для Мордасова, и для Шпына, и для Настурции, и для Рыжухи с
пропащей дочерью, и для Туза и его побратимов бутылочных, для всех
одинаково, но завелись люди, что и головы годами не задирают, все под ноги
глазами уперты, будто там самое важное. Мордасов уговорил еще один огурец
и отметил, что засол получился в десятку, самое то! Обошел машину, пару
раз прикидывая, сколько слупить со Шпына за визит к бабке, не за так же
напрягать человека на краю могилы. Шпына надо трясти! Сколько же он
насушил со своей ухватистой бабенкой? Горы металлических рублей заблестели
в ночи перед взором Колодца и вспомнилось обидное, сказанное девицей, к
которой он безуспешно прикололся: без воображения ты мужчина, расчетливо
живешь, скучно и пусто. Это как рассудить, его воображение, конечно, не
рисует поклоны, да нежности, да шепоток под сиренью, но горы из железных
рублей тоже чего-то стоят, не холмы, а заоблачные пики, как в телевизоре и
он со снаряжением карабкается, забивает крючья, к заветной вершине, а
из-под окованных ботинок осыпь брызжет, не камешками, рублевиками, так и
звенят, скатываясь в расселины и пропасти, озвучивая в пустынном мире
чудо-гор путь Мордасова к своему торжеству.

Филин ужинал на кухне. Жена, коренастая, на ногах-тумбах тяжело
поворачивалась от плиты к столу, мелькали жирные руки в перевязочках, как
у младенцев; обличием и повадкой жена походила на мужа ошеломляюще: каждый
бы признал их супругами, шею творец для жены Филина не предусмотрел вовсе
и голова, подпертая синюшными щеками покоилась прямо на плечах.
Филин хлебал щи также значительно, как разговаривал, принимал людей,
как все и всегда совершал в своей жизни; в душе-то он знал невеликую себе
цену, но раз в обойму попавши, быстро обучаешься. В глубине квартиры
дочери лаялись из-за телефона, парок из тарелки щекотал ноздри, напоминая
о сладостном табачном щекотании. Филин отложил ложку, полез за папиросами.
Лицо жены, обрамленное мелкими кудельками, липнущими к сальному лбу,
исказилось недовольством. Филин тяжело поднялся, сгреб пепельницу; до чего
страшна супружница, разъелась неуемно; защемило в затылке, ругань дочерей
перешла в кромешный визг, и Филин гневно пнул дверь из кухни в коридор,
пытаясь оградить уши от дребезга перебранки.
- Щи стынут. - Жена шваркнула половник в мойку. Филина будто хватили
молотом по голове, едва не взорвался: все чего-то хотят от него,
принуждают, манерничают, выкрутасами лица или слов подбивают клинья, чтоб
так сказал, а не эдак; чтоб дочерей одел, семью накормил, дачу завершил;
чтоб послал Шпындро, не обидев Кругова; чтоб обласкал Кругова, не задев
льстивого и протягивающего с готовностью руку помощи Шпындро; чтоб
начальство, хоть и не переоценивая шибко его мозгования, до срока тронуть
опасалось, рассудив, будто само его долгое сидение в начальственном кресле
- прямое свидетельство заслуг и достоинств. Окурок притушил с яростью и
первая ложка щей после курева отдавала гарью и табачищем. Развинтился!
Может и впрямь съездить к старухе? С поры деревенского малолетства
припоминал Филин таких старух, народ их опасался, но стороной не обходил и
выпадало часто облегчение от колдовского участия. Знал бы кто на работе до
чего жизнь загнала, на поклон к знахарке - при полной серьезности
предложения Шпындро - готов пойти грозный руководитель. Затылок отпустило
и Филин тут же решил отклонить предложение Шпындро; как назло сиесекундно
сердце зашлось колкой болью. Филин привалился к стене, едва не уронив
привезенные издалека и даренные в порывве подмасливания кем-то часы,
неимоверно чужие и оттого сразу выдающие нездешнее происхождение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93