Он вытянулся еще сильнее. Он понимал, что невесомость – иллюзия, которая была порождена долгой беспомощностью, лишенностью собственной воли, быстрым слепым путешествием через дворец. Но эти соображения остались где-то на окраине сознания. На самом деле все мысли Гиона были совершенно новыми. Прежнему Гиону они никогда не приходили на ум.
Он думал о небе над головой и о той опоре, которую нащупал и с которой ни за что не желал расставаться. Он попробовал повиснуть на ней. Затем отпустил руки, потому что она сама обвила его, коснулась и тихо, плавно приподняла.
Это ощущение было приятным. В последний раз оно посещало Гиона в очень далекие времена, когда тот был еще мальчиком и летал во сне. Проснувшись, до первого движения в бодрствующем состоянии, он сохранял в теле блаженное чувство невесомости, способности подняться и плыть по воздуху, почти не прикладывая усилий.
Затем он услышал голос Ринхвивар:
– Любимый...
Две знакомые руки очутились возле его висков – это оказалось так неожиданно, что представилось Гиону настоящим чудом: только что он был совершенно одинок в необитаемом мире, где не звучала даже музыка, а теперь рядом возникла возлюбленная, как будто только что вышла из-под мудрого резца создателя.
«Да, – подумал Гион, – именно это и происходит. Мир сотворяется заново, и первое, что появилось в нем после меня, – это Ринхвивар».
Она осторожно сняла повязку с его глаз и очутилась прямо перед его ошеломленным взором. Залитое ярким светом двух лун смуглое лицо с точеными чертами казалось двухцветным: фиолетовым с той стороны, где его озаряла голубая луна, и бледно-оранжевым – там, где светила желтая. Тени располагались на этом лице очень аккуратно, как будто их размещали долго и тщательно: одна подчеркивала изогнутые ноздри, другая – изящную и смертоносную линию губ, очертаниями похожих на эльфийский лук, третья углубляла внешние уголки раскосых глаз, делая их длиннее.
Длинные волосы Ринхвивар были заплетены в две косы и истыканы пушистыми перьями и комками звериной шерсти, отчего казались вдвое толще. Они не свисали вдоль спины и не падали на плечи, но, чуть изогнувшись, лежали прямо на воздухе, как тонкие крылья.
Темно-красное длинное облачение Ринхвивар было точной копией одежд Гиона.
Они медленно кружили друг вокруг друга, и шелка их платьев свивались, а косы Ринхвивар оплетали Гиона все туже. Он наконец осмелился оторвать взгляд от возлюбленной и взглянуть на небо. Два широких лунных луча тянулись через глубокую, насыщенную звездами черноту и скрещивались почти над самой головой принца и эльфийской девы.
Внизу Гион увидел колебание огня. Он подумал: «Нет ничего наряднее, чем пламя, к которому прикасается ветер». Стены дворца вились по огромному лесу, и каждая травинка, каждый хвощ и папоротник, каждая ветка выглядели сейчас исполненными особенного смысла: все они стояли в точности на том месте, где им надлежало быть, и от этого в душе рождалось чувство покоя и несравненного уюта.
В той же мере тепло и безопасно бывает в доме, который надежно отгорожен от всех бед, опасностей и невзгод внешнего мира. Так поступают люди, но не Эльсион Лакар. Здесь безопасен и покоен весь мир, и дневной, и ночной. Здесь уютом очага насыщен каждый куст, каждый камень.
На мгновение Гион подумал о своих новых знакомцах, о тех четверых, которым оказалось тесно в этом уюте – настолько тесно, что они сорвались с места и начали искать острых ощущений в сером, опасном тумане. Прочие Эльсион Лакар считают их испорченными. Должно быть, так оно и есть.
Внутри у Гиона снова все сжалось, как и в первый раз, стоило ему представить, как прекрасные существа исчезают в сером, грязноватом тумане – ради того, чтобы чувствовать себя живыми.
Он вновь видел Ринхвнвар. Она с тревогой вглядывалась в него.
– Что? – спросил Гион одними губами, и тотчас ответная улыбка расцвела во всем существе Ринхвивар. Эльфийский лук ее губ растянулся, словно готовясь пустить стрелу, и сделался еще более смертоносным, и сердце Гиона задрожало, готовясь принять стрелу, которая убьет его.
Розы бежали по щекам Ринхвивар, стремительно обвивали ее руки, и Гиону чудилось, будто они срываются с ее острых скул и падают с ладоней, на миг повисая в темном воздухе в виде золотистых иллюзий, а затем растворяются, оставляя после себя дрожание тысячи искр.
– Гион! – сказала Ринхвивар.
Он не отрывал от нее влюбленного взгляда.
– Гион! – повторила она, чуть серьезнее.
– Что ты хочешь, любимая? – прошептал он.
– Гион! Ты летишь, – сказала Ринхвивар.
Тогда он снова посмотрел вниз и понял, что они поднялись высоко над землей, и что вокруг них нет ничего, кроме звезд и двух скрещенных лунных лучей. Гион ахнул, пошатнулся и ухватился за Ринхвивар, как будто мог упасть. Потому что если бы мог – то давно бы лежал уже на земле с переломанными костями.
Она засмеялась, прижимая его к себе. Ее пальцы бегали по его волосам, ее косы каким-то хитрым образом попали к нему под одежду и щекотали его спину и грудь, И неожиданно сладкая судорога пробежала по их телам, а снизу празднично пылали факелы, и струнная музыка гремела теперь так, что ее слышно было на поверхности обеих лун.
Возвращение Гиона обратно, в человечьи владения, оказалось совсем не таким, каким был путь к невесте, в земли ее народа. Простота, с которой совершился обратный переход, утвердила Гиона в его изначальном, до сих пор тайном, мнении, что он побывал в волшебном мире и совершил по-настоящему волшебное путешествие, поскольку известно: сказочные дороги бывают трудны и опасны только по пути туда, а по дороге обратно они просты и веселы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138