Глава десятая
ПОЛЕТ
Братья решили, что присутствовать при эксперименте Алебранда будет Ренье: Эмери хоть и «выздоровел» и даже кое-как ходил на занятия, все же держался на ногах недостаточно уверенно для прогулок в ночной темноте.
– Вечно тебе везет, – сказал Эмери, провожая брата.
Ренье выглядел смущенным и вместе с тем довольным. Эмери даже засмеялся, когда тот глянул на него и начал бормотать разную ерунду в попытках извиниться.
– Я все равно бы тебе уступил, – сказал Эмери. – Ты ведь первый в нее влюбился.
– Хорошо хоть это ты признаешь, – сказал Ренье и удрал прежде, чем братец успел огреть его костылем.
Желающих участвовать в эксперименте собралось, как ни странно, меньше, чем можно было предположить – учитывая общий интерес к предмету и некоторое волнение, производимое Фейнне среди студентов.
Пришла Аббана. Софена сочла за лучшее отправиться спать. Объясняя подруге свое решение, она объявила:
– Меня вообще раздражает, что с этой девицей у нас так носятся. Ну, полетит она... Нам всем этот фокус рано или поздно удается. И никто не делает из наших ночных полетов сагу о древних героях.
– Но суть эксперимента именно в том и заключается, что у Фейнне совершенно другие органы восприятия, – возразила Аббана. – Мы все-таки руководствуемся прежде всего зрением, а она...
– Пиндар удивительно глубоко проник в сущность человеческого вожделения, – перебила Софена. – Любое увечье вызывает в нас желание сострадать и одновременно с тем – обладать. Почему нельзя просто пожалеть птичку с подбитым крылом? Почему непременно нужно тащить ее в дом?
– Потому что только так можно вылечить вышеозначенную птичку... Софена, я не узнаю тебя! – не выдержала Аббана. – Ты... ты что, ревнуешь? Но кого?
– Неважно, кого! Никого! Всех и никого в отдельности, если ты понимаешь, что я хочу сказать.
– Полагаю, что да, – отозвалась Аббана, став серьезной. – Но тебе не приходило в голову, милая, что это очень глупо? В конце концов, какое тебе дело до этих «всех»? Ну, например, до Маргофрона?
Софена фыркнула.
– До него, может, и никакого... Суть в атмосфере. Общее внимание переключилось с нас на нее. И это оскорбительно. Не будь она слепа и богата – кто бы ее заметил? Ну вот представь себе на мгновение: приезжает еще одна девушка, без физических недостатков, без интересного телохранителя и без мешка денег...
– Мне кажется, Софена, ты сильно ошибаешься. Личность Фейнне во многом как раз и определяется ее слепотой и людьми, которые о ней заботятся. Они – часть ее неповторимой личности.
– Я об этом и толкую! Отбери у нее деньги, и она...
– Нет, ты не права. Это как цвет волос или глаз – ее внутреннее свойство. Присущее только ей одной.
– Ты хочешь сказать, будь у меня светлые волосы, я была бы другой?
– Чуть-чуть.
– Это можно проверить. Осветлить волосы нетрудно.
– Я тебя не убедила? – грустно спросила Аббана.
Софена решительно покачала головой.
– Мне трудно что-либо с этим поделать, Аббана, но я ее ненавижу.
Аббана сжала руку подруги, и они расстались.
Эгрей и Гальен нетерпеливо топтались на краю поляны; еще человек десять бродили по траве, посматривая на луны. Пронзительно-синяя Ассэ висела высоко в середине неба, посылая на землю единственный едва различимый в темном воздухе луч. Желтоватая Стексэ, большая, с расплывчатыми, слегка колышущимися краями, лениво зависла у самого горизонта. Ночь была заполнена ее неопределенным сиянием, в котором все фигуры казались плоскими – до тех пор, пока не попадали в место скрещения двух лучей, где мгновенно обретали рельефность.
Магистр Алебранд стремительно бегал взад-вперед по лужайке, быстро переставляя короткие кривые ноги, и каждый раз, когда его силуэт, зацепив синий луч, наполнялся объемом, зрителям чудилось, будто магистр выскакивает из двухмерного пространства и погружается в трехмерное. Это явление было, в принципе, обычным, но при частом повторении начинало представляться каким-то непрерывным волшебством.
– Где же она? – заговорил наконец Эгрей.
Ренье прихромал одним из последних. Приятели замахали ему, и он присоединился к Эгрею и Гальену.
– Еще не началось?
– Как видишь, – ответил Гальен. – Наша красавица запаздывает.
– Она будет моей, – сказал Эгрей ни с того ни с сего.
– А пока этого не произошло – лучше помолчи, – оборвал его Гальен.
– Вот она, – проговорил Ренье.
Все тотчас повернулись в ту сторону, куда он указывал. Белая, точно вырезанная из шелка, бесплотная девушка осторожно ступала по траве. Высокий мужчина, придерживающий ее за локоть, шел рядом, поотстав на полшага. Он почти весь тонул в тени.
Для полетов, равно как и для верховой езды, существовали особенные костюмы, и женщины внимательно следили за модой в этой области. И то, и другое занятия были, во-первых, привилегией мужчин, а во-вторых, свидетельствовали об аристократичности – если не происхождения, то, по крайней мере, воспитания и устремлений. Платье Фейнне являло собой верх изысканности: это был простой белый балахон с широкими рукавами, обрезанными чуть выше локтя. Сшитый из тончайшего шелка цвета бледной слоновой кости, он колебался при каждом шаге девушки, то прилегая к ее телу, то драпируясь складками. Из-под подола мелькали узкие ножки в сандалиях.
– Кто бы ни подбирал для нее наряды, он разбирается в том, что делает, – прошептал Эгрей.
– Подбери слюни, – шепнул ему Гальен. – На тебя смотреть противно.
Ренье отошел подальше, чтобы не слышать их, и как только голоса приятелей перестали достигать его слуха, мир чудесным образом преобразился. Теперь для Ренье существовали только благоуханная ночь и девушка в белом платье, чуть неловкая, смущенная и милая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138