Так ходят простолюдины, изображая важных господ, и у Ренье сразу засосало под сердцем от дурного предчувствия.
Бабушка, госпожа Ронуэн, всегда говорила: «Если холопы начинают корчить из себя дворян – жди беды. Пока они свое место помнят – от души уважай их и не забывай благодарить; но смотри, чтобы не начали оценивать в золотой то, чему здравая цена – три полушки».
Ломая язык «на деликатный лад», рослый, заросший бородищей человек произнес:
– Любезнейший нам привет сиею ночною порою, уважаемые господа!
– Доброй ночи, – отозвался Ренье.
– Могу ли со всей любезностью поинтересоваться – для каких важнейших причин путешествуете вы несусветною порою? – продолжал человек в черном.
Ренье ответил – спокойным и вместе с тем назидательным тоном, как будто преподавал собеседнику урок правильной речи:
– В этом нет никакой тайны. Мы направляемся из Коммарши в Изиохон, добрый человек, и припозднились с выездом, а времени терять не хочется.
Как и следовало ожидать, назидание пропало втуне.
– Достохвально, – изрек человечище и перебросил факел из руки в руку. Дубинка висела у него на поясе.
– Теперь и мы хотели бы задать вам пару вопросов, – продолжал Ренье.
– Сие весьма возможно, – важно согласился предводитель.
Прочие начали обступать братьев, однако пока что держались на некотором отдалении. Предводитель их поднял руку, призывая к молчанию и неподвижности, и они застыли, каждый приняв ту позу, которая – по его разумению – соответствовала торжественности и таинственности момента. Иные растопырили руки, другие, напротив, застыли как столбы, один расставил ноги пошире и оперся на дубинку, как на рыцарский меч.
Эмери, внимательно наблюдавший из телеги за странными людьми, отметил эту позу: так любила стоять Софена. Только Софена выглядела при этом трогательно – или так представляется теперь, когда она умерла? – а мужлан, пародирующий знатного воина, смотрелся жутко.
– Предполагаю я, – продолжал предводитель, обращаясь к Ренье, – что любопытствуете вы, уж не разбойников ли встретили. Отвечу сразу: отнюдь нет.
– У разбойников другие лица, – честно сказал Ренье. Он не стал уточнять свою мысль и потому был понят неправильно – в лестном для толпы смысле.
Предводитель обернулся к своим, и те разразились приветственными кликами, размахивая факелами и ухая на разные голоса. Затем предводитель вновь повернулся к Ренье.
– Да, благородный юноша, вы правы. Не разбойники мы, но вершители справедливости.
– Пусть участвуют! – гаркнул один из мужланов.
– А то! – поддержал его другой.
Казалось, они не двигаются с места, но тем не менее – Эмери видел это совершенно ясно, – с каждым мгновением все приближались, готовясь сомкнуть кольцо и навалиться на путников сплошной людской массой. Пока они еще порознь, хотя бы чуть-чуть, пока их плечи не соприкасаются, еще остается вероятность, что их удастся остановить. Но стоит им слиться воедино – и бесформенное, многорукое, разъяренное, тупое существо поглотит и Ренье, и Эмери, и всю музыку мира.
– Молчать! – рявкнул предводитель.
Недовольное ворчание прокатилось и стихло.
– Мы – за справедливость! – возгласил предводитель «черных» людей. – Мы – искатели истины и света!
– Поэтому вы бродите по ночам? – подал голос Эмери.
Предводитель подошел к телеге и посветил на нее факелом. Эмери ответил на его пытливый взгляд спокойно, почти равнодушно.
– Я так и не понял, о какой справедливости и о какой истине вы толкуете, – объяснил молодой человек. Он держался чуть свысока, как и подобает при разговоре с мужланом, и в то же время доброжелательно – как подобает в разговоре с мужланом, который пока что ни в чем не провинился.
– Вы братья? – Предводитель переводил взгляд с одного знатного молодого человека на другого.
– Это несомненная истина, и я охотно сообщаю ее тебе, – согласился Эмери. – А теперь поделись со мной своей правдой – и мы будем квиты.
– Да убить их! – заревел кто-то из толпы.
– Молчать! – заорал предводитель.
Ночь гудела, готовая в любое мгновение обратиться в чудовище. «Сколько еще по всей стране таких – тупых, сбитых с толку? – думал Эмери, прислушиваясь к угрожающему сопению и топотанию ног. – Сколько скрывается их в сегодняшней ночи? Кто они такие? И кто управляет этим роем, где их пчелиная матка?»
Конь удивленно дергал ушами, но смирно стоял на месте. Люди всегда приводили это животное в полнейшее недоумение, и он давно уже отказался от всяких попыток понять их поступки.
– Мы не разбойники, – снова повторил предводитель. – Мы за справедливость. А несправедливость – в том, что Королевство осквернено. Да, осквернено!
– А-а! – ревели в темноте и трясли огнями.
– Осквернено! Эльфийская кровь оскверняет нашу землю! – Предводитель постепенно распалялся. Он стал как будто еще выше ростом, рот его разевался все шире, превращаясь в черную пропасть, и оттуда вылетали слова: – Нелюди проникают в наши дома! Нелюди совокупляются с нашими юношами! Рано или поздно такая нелюдь залезет и в королевский дом! В королевскую постель! Эльфийская кровь возродится в жилах правящей династии, а это значит...
И тут он замолчал, как будто незримый нож разом обрубил его язык. Гул за спиной предводителя неуклонно нарастал: одетые в черное, озаренные факелами, люди раскачивались и мычали сквозь зубы все громче и громче пока наконец их голоса не слились в единый, мощный зов утробы.
Против воли зачарованный, Эмери слушал эту зловещую музыку. Для маленькой пьесы она была слишком страшна: такое может существовать только как эпизод внутри большого симфонического произведения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138