С этими словами младший брат взял плащ, кошелек, нацепил боевую шпагу, которую имел право носить при любых обстоятельствах – в силу высокого происхождения, – и выбрался из дома. Старший помедлил еще некоторое время, после чего захромал в противоположной направлении. Нога у Эмери все еще болела.
Ренье любил район Старого рынка. Здесь все выглядело закопченным и таинственным. Дряхлые дома клонились друг к другу круглыми окошками верхних этажей, желая сообщить соседу какую-нибудь маленькую, пикантную сплетню. У некоторых зданий был откровенно удивленный вид: это те, что имели круглые окна не наверху, а посреди фасада. «О!» – не уставал изумляться этот застекленный «рот».
Ренье мог часами разглядывать их физиономии, всякий раз отыскивая что-нибудь новое. То он замечал крохотный барельеф, изображающий гнома, на углу дряхлого строения. Гном выглядел не менее старым, чем само здание, однако по какой-то причине прежде оставался сокрытым от наблюдателей. То вдруг перед глазами Ренье выскакивала какая-нибудь пристройка, такая скособоченная и жалкая, что казалось удивительным, как она не рассыплется; тем не менее там жили какие-то люди, и некоторые из них имели вполне довольный вид.
Посреди площади, которая была сердцем района, имелся крохотный засохший фонтан. Он был окружен статуями: четыре уродливые русалки, сплетаясь хвостами, плыли хороводом вокруг бассейна, который давно заполнился мусором и пылью. У двух русалок были отбиты носы, у одной недоставало руки, еще одна лишилась плавника.
«Они наверняка глубоко трогают сердце Пиндара, – думал Ренье, рассматривая их. – Уродливы и увечны. Самое то. Странно, что он до сих пор не воспел их в какой-нибудь поэме».
Впрочем, следует признаться, что каменные русалки трогали не только Пиндара, но и самого Ренье. Он находил их довольно отважными девчонками, коль скоро они забрались так далеко от родной стихии и рискнули поселиться в квартале с сомнительной репутацией.
«Они украшают этот район, как умеют, и выполняют свою неблагодарную работу старательно и честно, – говорил по поводу русалок Эмери. – В конце концов, не их вина в том, что они такие несимпатичные. Должно быть, всех красавиц разобрали по более фешенебельным местам. Мы должны быть благодарны и за это».
Эмери отрицал самый факт принадлежности данных русалок к области «эстетики безобразного». Поразмыслив, Ренье согласился с братом. «Они, во всяком случае, не гордятся своим безобразием и не делают из него факт первостатейной эстетической значимости, – так, кажется, говорил Эмери. – Они скромны и очень стараются быть хорошенькими».
М-да. Русалки, несомненно, упорно оставались на стороне «эстетики прекрасного». Так что здесь Пиндару делать нечего.
Одной из самых притягательных вещей района был, собственно, Старый рынок – барахолка, которая выплескивалась на площадь по вечерам выходных дней. Здесь можно было отыскать самые неожиданные предметы: от каменных шариков непонятного назначения, которые служили «сокровищами» для детей всех сословий и любого материального достатка, до одежды и рукописных книг. Ломаные пуговицы, фрагменты наборных поясов, штопаные юбки, вязаные шали, подбитая гвоздями «железная» обувь, «омолаживающие мази» сомнительного происхождения, кольца, снятые с покойников, реликварии – ларцы с письмами, засушенными цветами, крыльями бабочек и прядями волос, вышитые и клеенные из лоскутов картины, – словом, все, что угодно, можно было отыскать на этих развалах.
Ренье обожал копаться в них. Он редко покупал, но всегда возвращался из своих экспедиций с таким ощущением, словно каким-то образом обогатился – просто от самого факта созерцания всего этого неслыханного разнообразия. «Иногда мне кажется, – рассказывал он брату, – что вещный мир обладает такой же бесконечностью, как и мир духовный».
«Это, разумеется, ошибочное представление», – улыбался Эмери.
«Знаю... Все равно – сколько там разного барахла! С ума можно сойти. Никогда не знаешь, до каких пределов способна дойти человеческая изобретательность».
Однако сегодня у Ренье была другая цель, более серьезная, нежели бескорыстное созерцание красот блошиного рынка.
С той девушкой, чье существование Ренье решил оставить загадочным для старшего брата, молодой человек познакомился возле русалок. Он сразу заметил тоненькую черную фигурку, что бродила у пересохшего фонтана с кувшином в руке. Ренье осторожно приблизился к ней, боясь спугнуть.
Девушка выглядела странной даже для этого района. Она была очень высокой, выше даже, чем сам Ренье, и исключительно тощей. На ней было узкое черное платье, перетянутое на груди черной вязаной шалью с большими прорехами. Длинные волосы были распущены, в них застряли репьи и солома, и на спине они свалялись в широкую, как лопата, «косу».
Лицо девушки, загорелое, с очень светлыми, почти белыми глазами, было спокойным, расслабленным. Она тихо пела и черпала несуществующую воду из сухого колодца.
– Что ты делаешь? – спросил Ренье.
Она обернулась к нему и улыбнулась так светло и радостно, что у Ренье сжалось сердце.
– Даю пить русалкам, – сказала девушка.
Ренье присел рядом и все то время, пока она поила каменных русалок, смотрел на нее. Она действовала уверенно, спокойно, так что Ренье сразу понял: своим делом она занимается далеко не в первый раз.
– Как тебя зовут? – спросил он, когда она вытерла пот со лба и уселась передохнуть рядом с ним.
– Генувейфа, – ответила она. И чуть нахмурилась. – Кажется.
– Очень красивое имя. А я – Эмери.
– Ну да? – Она чуть привстала. – Нет, не Эмери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138