— Э-эх,— махнула рукой Малало,— утешение тогда имеет силу, когда впереди и вправду что-то светит. А мне и моему мужу ничего уже не светит, только четыре доски. Были бы вы здоровы и благополучны, а мы...
Малхаз вошел в спальню к отцу так, будто входил в клетку к разъяренному льву.
Огромное тело Годердзи занимало чуть не всю кровать. Он не брился несколько дней и оброс седой бородой, которая еще больше старила его. Глаза глядели печально, вместо обычного румянца бледность покрывала его все еще красивое мужественное лицо. Весь его вид говорил о том, что жизнь пошла под уклон...
— Здравствуй, председатель,— первым приветствовал сына Годердзи и натянуто улыбнулся.
— Здравствуй, папа! Как ты себя чувствуешь, надеюсь, тебя не испугала болезнь?
— И пленум райкома,— вроде как в шутку добавила Маринэ.
— Э-эх, я бы удивился, ежели что хорошее со мной бы приключилось, а худому дивиться нечего,— пробурчал Годердзи и обратился к жене: — Ты бы хоть фрукты принесла, что ли!.. И вина прихвати. Поздравлю сына с председательством. Его повышение и мой уход на пенсию в одном стакане умещу, одно другое уравновешивает, не так ли, невестушка?
— Нет, папа Годердзи, радость немножко перетягивает.
— Радость перетягивает? А я-то думал, что наоборот. Ведь вам, как вы говорите, «база» нужна, а на пенсии далеко не уедешь.
— Что вы оплакиваете этот завод? Это его печи вас до постели довели, сердце испортили. Какое время вам работать! Сидите себе дома и отдыхайте, а мы, насколько сможем, будем о вас заботиться, чего ж еще! — затараторила Маринэ и сияющими глазами все на мужа поглядывала, искала одобрения.
— Насколько сможете, да? Значит, в руки вам смотреть, когда соизволите помочь?..
— Отчего же нам в руки смотреть. Как я знаю, у вас в том нужды нет. Худо-бедно, а старость-то свою вы обеспечили, уж столько-то у вас наберется,— с лукавой улыбкой парировала Маринэ.
— Ай да молодец, невестушка, никак, ты, оказывается, мои дела лучше моего знаешь,— с усмешкой сказал Годердзи и перевел взгляд на сына: что он-то скажет.
А сын молчал, не желал, видно, разговоры вести. Сидел, переплетя пальцы рук и уставившись на носки своих штиблет. Но, почувствовав тяжелый пристальный взгляд отца, поднял на него глаза.
— Отец, а ты не хотел бы лечь в больницу? — заговорил-таки он.
— Да что ты, мальчик, зачем мне больница! Лучше я здесь помру, чем там лежать буду.
— Я не о нашей больнице говорю, я устрою тебя в больницу четвертого управления, в Тбилиси.
— Пусть черт их заберет, эти больницы, и тбилисскую и нашу. Полежу еще немного, а на той неделе непременно встану. Пусть врачи хоть перевернутся, а я все-таки встану. Я сам знаю, как мне лучше...
— Зачем вставать? На работу идти вам не надо, на собрания тоже. Лежите себе и выздоравливайте спокойно,— рассудила Маринэ и опять обернулась к мужу.
Годердзи так на нее глянул, что после того она сидела тихо, будто воды в рот набрала. А улучив подходящий момент, встала и последовала за свекровью в соседнюю комнату.
Отец и сын оказались одни.
— Слушай, мальчик,— заговорил Годердзи доверительно.— Будь настороже, как бы эти мерзавцы до тюрьмы меня не довели! Ежели что заприметишь, тотчас дай мне знать, я что-нибудь предприму.
— Да если и так, что ты предпримешь? — усмехнулся Малхаз.
— Попытка не пытка, а в беде человек чего не придумает,— уклонился от ответа Годердзи.
— По-моему, этого тебе бояться нечего, твое дело не такое. Но одно должен сказать: открыто я за тебя заступиться не могу. А потихоньку все, что смогу, сделаю.
— Потихоньку, да? — саркастически усмехнулся Годердзи.
— Ну да, а как же ты хочешь? Чтобы я стал им доказывать, дескать, отец мой ни в чем не виноват, он агнец небесный, оставьте его в покое?
— Этого я тебе не говорю,— Годердзи хотел что-то еще сказать, но, видно раздумал и махнул рукой: — Эх, пустой разговор!
— Не бойся, ничего страшного нет,— утешил его сын.
— Что есть — опять через тебя есть...— медленно проговор Годердзи.
— Вот тебе и на!.. Да как же так? — обиделся сын.
— А так! Первый секретарь не желал, чтобы ты председателем сел. И когда тебя этот... Сандра твой все же протащил силком, он, недолго думая, мне подставил ножку: через меня тебе решил дело испортить. Сын антипода,— вона, откуда обошел! А во всем этом кто пострадал? Когда человека на пленуме проработают, дескать, такой да разэтакий, тут уж ему хода нет, шабаш!
— Получается, отец, что мы с тобой друг другу мешаем, так?
— Не мы друг другу мешаем, а этот вот дом и имущество обоим нам мешает.
— Чего? — то ли вправду не понял Малхаз, то ли вид такой принял. Но в голосе его просквозило смятение.
— Того, что через этот дом и через это имущество все наши беды и несчастья. Был бы я осторожнее, осмотрительнее, комар носа не подточил бы, а теперь эта вот громадина,— он обвел рукой вокруг,— всем в глаза лезет, покоя не дает.
— Нет, это ни при чем,— возразил сын.
— А что же «при чем»?
— Твое прошлое, отец. Мама всегда тебе говорила: хватит, не зарывайся, знай меру, одолей алчность свою,— надо было ее слушать. Послушался бы, и ничего бы не случилось.
— Ежели бы алчность вовремя одолел, верно? — многозначительно вопросил Годердзи.
— Да,, алчность.
— А разве так легко ее одолеть? И если легко, отчего же ты не одолел?
— Мне-то что одолевать, какую такую алчность ты за мной замечаешь? — удивился Малхаз.
— Такую. Должности все ищешь, как бы повыше. Это, знаешь, еще страшнее алчность!
— Эх, отец, отец! Мы попросту не понимаем друг друга!
— Если бы только это...
— Поэтому причину наших противоречий или нашего разлада надо искать не вне нас, как делаешь ты, а в нас самих, в тебе самом, не в этом доме и имуществе и тому подобном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152