.. Поэтому фактически у нас останется пятьдесят процентов от продажи всего материала, всего поступившего материала, понял?
Все это должно быть самой большой нашей тайной. Если тебя на расстрел поведут, ты и тогда не должен признаться,— дескать, ничего не знаю, и баста! Пусть догадываются, пусть говорят,— мы должны начисто отрицать: нет И нет!.. Об этом ни одна живая душа не должна ничего знать, ни-ни! Кроме трех ЧЕЛОВЕК: МЕНЯ, ТЕБЯ И Серго. Эти ПЯТЬДЕСЯТ процентов составят столько, что мы СМОЖЕМ дать им в зубы и ту сумму, которая необходима на строительство этого чертова охотничьего или гостевого домика, пропади он пропадом, пусть подавятся, и нам с тобой столько останется, что не в убытке будем! Уж ты мне поверь, Исак считать умеет! Пусть хоть со всего мира математики соберутся, проверяют — никто меня ни на чем не поймает! Клянусь своим счастьем...
- Охо-хо, это что же такое, а,— покачал головой потрясенный Годердзи.— Как все связано, увязано друг с другом, мать честная!..
— Такова жизнь, дорогой начальник, такова жизнь. Ведь еще Маркс и Энгельс доказали, что все в этом бренном мире взаимосвязано, все друг с другом взаимодействует, в этом, говорят они, суть диалектики. Так почему же мы должны противоречить этой диалектике, не взаимодействовать? А какое может быть взаимодействие в гиблом деле? Взаимодействие должно подразумевать лишь выгоду. Веретено крутится, крутится, нить прядется, так было, так есть, так будет!..
- Исак, ты присмотри тут, а я пойду, пожалуй, домой, голова чего-то разболелась, сосну немножечко, авось пройдет. Эта математика и проценты, сказать правду, в печенках у меня сидят, никогда их терпеть не мог... разрази господь того, кто их придумал, не будь их, как спокойно бы жили люди!..
На следующее утро Исак вошел в кабинет Годердзи с еще более деловым видом, чем обычно.
- На вот, подпиши,— сказал он и положил ему на стол какую-то бумажку, отпечатанную на машинке.
— Это что такое? — спросил Годердзи, сразу как-то сникнув, и устремил на бумажку такой взгляд, словно перед ним падаль положили.
— Отношение, о котором мы с тобой вчера толковали...
— Слушай, да разве можно так наседать на человека? Креста на тебе нет, ей-богу! Обожди малость, дай дух перевести. Я еще не обдумал, ты же понимаешь, все надо взвесить, со всех сторон обмозговать. Говорится, семь раз отмерь, один раз — отрежь...
— Не хочешь — как хочешь, очень мне надо, в конце концов! - Впервые за их знакомство Исак вышел из себя, схватил бумажку, со злостью скомкал ее и сунул в карман.
— Да погоди ты, не кипятись! Дай подумать! Нельзя же так, с бухты-барахты! И откуда ты такой на мою голову взялся!..
— Ты, милый человек, давно уже все только думаешь и думаешь. По ТВОЕЙ милости вот уже полгода мы ЗДЕСЬ небо коптим. Ты себя так ведешь, будто это только в мой карман должно пойти!.. Голова этому делу - ты, не хочешь, не надо, вот и все, шабаш! — Взбешенный Исак выскочил из комнаты, так хлопнув дверью, словно вышибить ее хотел, да напоследок такой мат загнул, что даже Годердзи поморщился.
Весь тот день управляющий просидел в своем кабинете, погруженный в глубочайшие размышления.
Бухгалтер к нему больше не заглядывал — тоже заперся в своей комнате, строго-настрого наказав девушке-счетоводу, чтобы никто к нему не входил,— я, мол, занят квартальным балансом.
Когда рабочий день подошел к концу, Годердзи вызвал к себе главного бухгалтера.
Исак явился, однако, не сразу — раза три заставил себя звать.
— С каких это пор ты перестал мне повиноваться? — рявкнул на него Годердзи.
— Начальник, говорится, когда в парикмахерской сидишь, не спорь с брадобреем, у него в одной руке твоя голова, в другой бритва. И когда в лодке сидишь, с лодочником не ругайся. Бухгалтер тот же брадобрей: коли что не понравится, может и бритвой по шее полоснуть, и тот же лодочник: когда вздумается, раз — и вывернет лодку, утопит. Я-то для тебя, кроме добра, ничего не хочу, а ты меня не ценишь и не веришь мне. Разве мне это не обидно?
— Ладно, ладно, покажи, что там у тебя в той бумажке написано...
— Да зачем, ты все равно ее не подпишешь.
— Покажь, говорю!
Исак протянул ему уже разглаженную и аккуратно сложенную бумажку и сел.
Долго читал отношение Годердзи Зенклишвили. Читал, вникал, и мозг его работал с лихорадочной быстротой.
«Здесь вроде и вправду ничего страшного не написано,— думал он. — Мы просим, чтобы сверх лимита, если есть у них возможность, прислали бы нам столько-то кубометров лесоматериала,-— размышлял он, читая отношение.— Я прошу официально, по закону, а пришлют они «левый» или «правый» — откуда мне знать? И вообще это не моя забота.
...Да, пока что здесь ничего страшного нет. Сыр-бор, видать, после разгорится, но до тех пор времени много. Что ж, попробуем, поглядим... а если я увижу, что дело это не по мне, весь материал, поступивший по этому отношению, оприходую и продам его тоже официально... Эх, Исак, Исак! Где это видано, чтобы маленький чертенок большого черта одурачил!..»
А вслух он сказал:
— Ладно, подпишу. Но запомни, вся ответственность на тебе, я знать ничего не знаю. Идет?
— Идет,— бодро отозвался Исак, и легкая улыбка скользнула по его тонким губам.
— Э-эх, была не была! — махнул рукой Годердзи и жирно расписался.— Давай-ка теперь забирай да и посылай куда следует, и дай бог, чтобы все кончилось благополучно!
—- Аминь,— повеселевший Исак так же аккуратно сложил бумажку и положил ее в нагрудный карман.— Вот так! Хе-хе, теперь-то мы станем настоящей базой!..
Без малого месяц спустя после того памятного дня на базе Лесетройторга затрезвонил телефон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152