На расходы Годердзи не скупился, перед ценой не стоял, сил не щадил. Двери и оконные рамы были изготовлены в Тбилиси, бронзовые замки и ручки, тоже на заказ, — в Рустави, за паркетом человека в Майкоп посылал, известь, выжженную особо, на углях, раздобыл в пригороде Тбилиси — Дам пало, для внутренней отделки комнат привез известную бригаду маляров-альфрейщиков под началом художника Мизрахи.
Что правда -- правда: дом получился великолепный, как говорится, завистливому глазу не показать.
Откуда только не приходили его смотреть, но Годердзи и Малало далеко не каждого удостаивали чести -- только избранные могли попасть в хоромы Зенклишвили. Прочим оставалось издали созерцать гордо возвышающееся на холме большое здание с просторными окнами, чисто оштукатуренное и выбеленное, с набрызгом мраморной крошки.
На внутреннюю отделку дома, меблировку и убранство ушло времени больше, чем на строительство. Многое заново переделывалось, да не один раз, а дважды, а то и трижды.
Годердзи так спешил, будто у него оставались считанные дни жизни и он обязательно должен был успеть закончить дом.
Мебель достал самую что ни есть модную и дорогую. Огромных денег это ему стоило. И так обставил весь дом югославскими, арабскими, румынскими, венгерскими и немецкими гарнитурами, что его апартаменты выглядели, как хороший мебельный салон.
Эта-то МЕБЕЛЬ и доканывала Малало: ВСЕ ДНИ сновала она по комнатам и то смахивала пыль, то полировала блестящие поверхности, ТО протирала стекла. Мысли ее были направлены лишь на то, чтобы, НЕ дай бог, НЕ поцарапать полировку, НИЧЕГО НЕ поломать, НЕ разбить, НИЧЕГО НЕ повредить. Таких забот и таких хлопот она в жизни НЕ знала. У ее отца Каколы ВСЕ было добротно, но просто: вся СЕМЬЯ спала на одной огромной тахте, ели из глазурованных глиняных мисок, пили из глиняных ЖЕ чашек, а мебель была из дуба, прокопченного очажным дымом, такая основательная, крепкая, что и ножом НЕ поцарапаешь.
— Убивает МЕНЯ уход за этими вещами! Если я умру, только через них,— жаловалась хозяйка нового дома, в изнеможении опускаясь в мягкое кресло. «Вот что такое богатство! НЕ ИМЕЕШЬ — и ВСЕ мечтаешь иметь, а имеешь — одни заботы от него»,— все чаще рассуждала она про себя.
С уборкой и уходом за домом она как-нибудь бы и справилась, но приемы гостей оказались куда более сложным делом...
А гости в их доме не только не убывали, они являлись все чаще, и приемы делались все многочисленнее. Начиная с того грандиозного кутежа, которым Годердзи отпраздновал НОВОСЕЛЬЕ, созвав уйму народу, ВСЕХ подряд, кого попало, гости в СЕМЬЕ ЗЕНКЛИШВИЛИ НЕ ПЕреводились.
Поначалу Годердзи доставляло удовольствие принимать именитых гостей. Когда в район приезжала какая-либо видная персона и Вахтанг Петрович считал необходимым почтить эту персону кутежом, стол накрывался обязательно у Зенклишвили. Годердзи это очень льстило, и в душе он даже радовался приезду высоких особ.
«Лучше них в Самеба никто не умеет принимать людей»,— говаривал в таких случаях первый секретарь.
РОСКОШНОЕ убранство, сервированный фарфором, хрусталем и серебром стол, обилие и разнообразие яств и напитков, сверкающие чешские люстры — все это производило неотразимое впечатление на приезжавших ГОСТЕЙ.
— Актив нашего района,— самодовольно улыбался Вахтанг Цртрович, представляя Годердзи ЗЕНКЛИШВИЛИ.
Однако нескончаемые кутежи вскоре утомили супругов. Особенно страдала от них Малало. Она не привыкла к этому. Правда, семья Шавдатуашвили жила зажиточно, однако гости в их доме были большой редкостью. Только в большие престольные праздники — на РОЖДЕСТВО и на Пасху, на Мариамоба, да еще на Новый год — у Шавдатуашвили устраивались званые трапезы. А приглашалось-то всего несколько человек: семейство Сосо Магалашвили, священник да купец Кипиани с супругой. Вот и все гости.
Воспитанную в прижимистой и расчетливой по-крестьянски СЕМЬЕ Малало ужасало уже то, что в ДОМЕ резалось столько цыплят, индюков, барашков, поросят, переводилось столько вина, готовилось такое НЕСМЕТНОЕ КОЛИЧЕСТВО разнообразнейших блюд для угоЩЕНИЯ бесконечных ГОСТЕЙ, ПОЧТИ всегда незнакомых. Но главная беда была в том, что на второй или третий ДЕНЬ большинство яств выбрасывалось или, в лучшем случае, раздавалось нуждающимся СОСЕДЯМ.
— Святая Мария! — восклицала Малало, воздевая руки к небу.— Что творится, что делается! Готовим на целый полк, столько добра изводим, а потом чуть не все выбрасываем! Если б мой бедный отец хоть одним глазком глянул на все это безобразие, он в гробу бы перевернулся!..
Она на всю жизнь запомнила, как, будучи уже девушкой на выданье, получила от отца суровый урок.
«Ты что же это,— сказал разгневанный Какола любимой дочери,— и убрать со стола не умеешь? Где слыхано такой большой кусок хлеба выкидывать! Хлеб не предмет, а то же существо, и существо божье, а ты норовишь свиньям да собакам его выбросить, когда у них свой корм есть! Чтобы такого я больше не видал».
Беду Малало усугубляло еще и то, что Вахтанг Петрович, входя в азарт, обычно не знал удержу, и потому пиры у Зенклишвили нередко затягивались до рассвета. После каждого такого бдения у Малало опухали ноги и она с трудом передвигалась.
«Если так будет продолжаться, они, проклятые, вконец ее изведут»,— думал не на шутку озабоченный Годердзи.
В конце концов он не выдержал и открыл душу заведующему отделом агитации и пропаганды райкома Бежико Цквитинидзе.
— А ты как хочешь? - чуть не на полуслове прервал его Бежико.
— Что значит «как хочу»! — взорвался Годердзи.— Не повинность же это, в самом деле, жена моя совсем уже с ног валится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152