В ту ночь он не вернулся домой. Переночевал в новой самебской гостинице, да там и поселился, объяснив это дома тем, что-де он задерживается на работе допоздна и шофера отпускает, жалко человека, а пешком одолевать немалое расстояние после тяжелого рабочего дня ему трудно.
Однако, как он ни осторожничал, как ни старался держаться подальше от скомпрометированного отца и показать, что ничего общего с ним не имеет, неизбежное свершилось: на одном из заседаний бюро райкома, именно тогда, когда Малхаз менее всего этого ждал, новый руководитель района поднял вопрос об освобождении Малхаза Зенклишвили от обязанностей третьего секретаря «в связи с переходом на другую работу»,— так он сказал.
В те мгновения Малхаз испытал то же, что и во время неожиданного столкновения с урбнисцами.
Бюро единогласно поддержало предложение первого секретаря, Малхаза освободили от занимаемой должности и назначили заместителем председателя райисполкома.
Это все-таки было понижением; правда, почетным, но понижением.
Понял Малхаз, что его дорога пошла под гору.
Он был словно тот невезучий цветок, который и распуститься-то не успел, как неожиданно ударил мороз и он увял.
И тогда его потянуло в отцовский дом, где — он знал — ждет его тихая обитель, ждут любящие его люди, и ему захотелось домашнего тепла, уюта, материнской заботы.
С заседания бюро он вышел с пылающим лицом, растерянный, пришибленный, и ноги сами понесли его к отчему порогу.
Он и сам не знал, какая сила влекла его туда, какая сила заставила отворить знакомую калитку.
Он утешил, успокоил всхлипывавшую мать, солгав, что находился в командировке, долго мылся в отцовской бане, потом улегся в свою постель и так глубоко проспал весь вечер и ночь до утра, что даже ни разу не повернулся с боку на бок.
Годердзи переживал трудные дни.
Почти в одно и то же время вызвали его в исполком райсовета, в районный комитет народного контроля и к следователю райпрокуратуры.
Председатель районного комитета народного контроля долго протомил его в приемной, а когда наконец принял, повел себя так сурово и агрессивно, словно Годердзи уже сидел на скамье подсудимых.
Сперва он расспросил его о делах базы. Затем, будто между прочим, сообщил, что направил к ним контролеров, которые должны произвести фундаментальную ревизию, потом, эдак исподволь, перевел разговор на дом Годердзи. Он интересовался такими деталями строительства, многие из которых Годердзи успел и вовсе позабыть.
Этого замкнутого, мрачноватого человека Годердзи знал и раньше. Однажды Вахтанг Петрович его и домой к нему приводил, на какой-то из кутежей. Тогда председатель районного комитета народного контроля приветливо и открыто улыбался хозяину и дружески с ним беседовал.
До смены секретаря райкома председатель районного комитета народного контроля стороной обходил базу, словно бы и вовсе ее не замечал. Знал, что управляющий базой Лесстройторга близкий приятель секретаря райкома. Но теперь, когда Вахтанг Петрович находился далеко отсюда и уже не был тем Вахтангом Петровичем, он жестко и сурово разговаривал с Годердзи и потребовал от него объяснительной записки.
— Напишите подробно,— постукивая карандашом по столу, наставительно бубнил председатель,— где, когда и по каким ценам вы закупали тот или иной стройматериал.— Он протянул Годердзи напечатанный на машинке длинный список.— Сколько ушло денег, сколько было израсходовано оцинкованной жести, кирпича, лесоматериала, цемента, арматурной стали и прочих дефицитных материалов. Если был использован бетон — готовый, либо бетонные симкары, покажите и то, сколько и откуда было доставлено. Представьте также документы о выделении вам участка, а также чертеж и утвержденный райисполкомом план. Ежели строили без плана и без разрешения, тоже покажите. Одним словом, ничего не забудьте, ничего не упустите. Чем больше вы представите документов, тем лучше будет для вас.
На прощание председатель выказал подчеркнутую сухость и официальность, не поднялся из-за стола и даже руки не протянул. Слегка кивнул головой и тут же снял телефонную трубку, стал набирать какой-то номер, будто Годердзи, этот гора-человек, был какой-то букашкой в его кабинете.
Годердзи вышел от него красный, как вареный рак.
Ни на кого не глянув, головы не поднимая, пересек он полную просителей приемную. Он предпочел бы, чтоб земля разверзлась и поглотила его, чем встретиться сейчас со знакомыми. Теперь, верно, все узнали, что народный контроль разбирает его дело...
В прокуратуре бывшему плотогону пришлось еще хуже. Вот где ему нож к горлу приставили.
Когда он явился к следователю, этот молодой, еще не оперившийся безусый парень поспешно вскочил и проводил его к районному прокурору, не произнеся при этом ни слова.
Прокурор принял его отнюдь не сразу. Более пяти часов промаялся Годердзи в его приемной и пытался отогнать тяжелые мысли, которые слетались, точно осы на мед, и роились в его голове. Наконец, уже в полном изнеможении, вошел он в кабинет и в дальнем углу его увидел пожилого человека. Человек этот сидел за большим письменным столом, низко склонившись над ним, что-то торопливо писал и не поднял головы, прежде чем не окончив писать. Грузный, но какой-то суетливый и возбужденный, прокурор будто не замечал стоявшего перед ним Годердзи. Он не поздоровался, не предложил ему сесть.
Годердзи прекрасно знал и его.
Этот лысый, с припухшими веками человек в очках не раз бывал у него на базе. Приходил то за тем, то за этим.
Годердзи никогда не отпускал его с пустыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152