— Дается, дается, чтоб им... из своего кармана, что ли, дают...
— А ты-то из своего кармана даешь?
— Ух ты! Да чего ты ко мне пристал, негодник этакий, ведь если у меня от таких разговоров сердце лопнет, то и ты, как вырванный с корнем цветок, завянешь!
— Не бойся, отец, не такие уж у меня короткие корни, чтобы их было легко вырвать... Ты будь здоров и долговечен, а я, если хочешь, сегодня же от тебя отделюсь.
Годердзи поднимался по лестнице.
Услышав последние слова, он остановился, как ужаленный, обернулся к сыну, с минуту смотрел на него молча, потом вдруг хватил об пол оба по горло полных кувшина — только черепки полетели в стороны, и красные брызги одновременно залили лица и отцу, и сыну.
— Ты что сказал, Малхаз? — чуть слышно, упавшим голосом проговорил Годррдзи.— Как это ОТДЕЛИШЬСЯ? Тобой я живу, для тебя живу, кроме ТЕБЯ и твоего благополучия, ни о ЧЕМ НЕ думаю, НЕ забочусь, НИЧЕГО другого в ЦЕЛОМ СВЕТЕ МНЕ НЕ нужно, а ты о разделе говоришь? И как такие слова у ТРОЯ С языка сорвались, сын?!
Малхаз стоял, потупив голову, и глядел на осколки.
Годердзи медленно подошел к нему, протянул свои длинные ручищи, одной взял его за кисть правой руки, другой за плечо и стремительно привлек к себе упершегося было сына, точно так, как делал он это во время борьбы, когда хватал противника за руки, чтобы уложить его своим знаменитым бедренным приемом.
Он прижал сына к груди, обхватив своими могучими руками его плечи, и замер так, держа его в объятиях.
Малхаз отчетливо слышал, как гулко стучит отцовское сердце, и чувствовал на лице слезы отца.
Так они стояли некоторое время.
Потом Годердзи отпустил сына, подошел к полке, снял оттуда пару новых кувшинов, наполнил их и молча вышел из марани.
Ни отец, ни сын не заметили, что, когда они стояли обнявшись, на пороге появилась Малало. Она не первый день опасалась, как бы Годердзи с Малхазом не оказались лицом к лицу друг с другом. В том, что столкновение их неизбежно, она была уверена. И потому все время была настороже, зорко наблюдала за обоими и при малейшем подозрении, что в каком-то уголке их огромного дома они могут оказаться наедине, спешила по их следам. Так и ходила она тенью то за мужем, то за сыном.
Сейчас, догадавшись, что оба они в марани, она стремглав побежала туда.
Но когда мать увидела сына в объятиях отца, плечи ее дрогнули, одним духом взбежала она по кирпичным ступеням и во дворе, остановившись, подняв голову, посмотрела на небо, перекрестилась медленно, широко, истово, по давнишней, еще с детства, привычке и заплакала навзрыд.
Отец и сын вернулись к столу раскрасневшиеся, сияющие.
Всегда строгие, холодные глаза Малхаза СВЕТИЛИСЬ теплом.
Годердзи с громким возгласом вручил тамаде влажные кувшины.
Подносить так вино к столу умел один только Годердзи: поддев кувшины большими пальцами за ручки, он нес их на вытянутых кверху руках, высоко наД ГОЛОВОЙ, И с ухарским возгласом подавал тамаде.
И на этот раз так же вошел он и, перекрывая шум застолья, воскликнул своим густым сильным голосом: «Да здравствует тамада!» — только сейчас он этим не ограничился и пустился в пляс.
Годердзи, широко раскинув руки, медленно поводя исполинскими плечами, с пылающим лицом и искрящимися радостью глазами плясал свой знаменитый «багдадури».
А это говорило о том, что бывший плотогон вскоре грянет «Метивури». Такое случалось НЕ часто и было знаком либо особой ЧЕСТИ, оказываемой кому-то, либо особого ВЕСЕЛЬЯ.
Но в это самое время массивные ореховые двери столовой со стуком распахнулись, и на пороге бог ВЕСТЬ откуда появился невысокого роста щуплый ЧЕЛОВЕЧЕК с поредевшими СЕДЫМИ волосами и седыми же, браво закрученными кверху усами.
Яркий свет, видимо, ослепил вошедшего, а громкий гомон несколько оглушил его. Вероятно, он не ожидал встретить здесь так-много гостей.
Затенив глаза ладонью и щурясь, разглядывал вошедший сидящих за столом людей, и на лице его при это играла какая-то непонятная улыбка.
— Кита, Кита! — раздалось отовсюду, и в комнате вдруг наступила могильная тишина.
Все взоры обратились на стоявшего в дверях седовласого благообразного старика.
А он, словно бы нарочно продлевая шок, вызванный своим появлением, продолжал, все так же прислонив ладонь ко лбу, обозревать комнату. Из-за его спины виднелось растерянное лицо Малало.
Вахтанг Петрович вскочил, твердым шагом направился к вошедшему.
Кита же в это время зычным, не соответствующим его тщедушному сложению и преклонным годам голосом возгласил:
— Мой нижайший привет высокому собранию! — поднял кверху правую руку, помахал ею, потом поднес ее ко лбу так, как салютуют пионеры, и именно в тот момент, когда Вахтанг Петрович подошел, дабы поприветствовать его, ветхий старичок с несвойственной его возрасту стремительностью ринулся к столу, обошел его с другой стороны, чтобы разминуться с секретарем, не ожидая приглашения выдвинул свободный стул, уселся и начал протирать серебряную вилку бумажной салфеткой.
Все молчали, словно в рот воды набрав, и глядели на нежданного гостя.
А тот восседал как ни в чем не бывало и усердно протирал вилку, а потом и нож.
Обескураженный Вахтанг Петрович остановился на полдороге. В растерянности он никак не мог решить, следовать ли за щуплым старичком или вернуться на свое место, В конце концов он обошел стол, остановился за спиной Киты и, склонившись к его уху, негромко, но внятно и учтиво проговорил:
— Мы к вашим услугам, батоно Кита!
— Ох, да и ты, оказывается, здесь? — удивился Кита, будто до сих нор его не видел, и, продолжая сидеть, протянул ему руку, словно нищему мелкую монетку подал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152