Но как только занимался рассвет и небеса, постепенно светлея, окрашивались в голубиный цвет, мятущийся дух Годердзи обретал покой. И от ночных страхов оставался лишь неприятный осадок. Давешние решения казались сумбурными сновидениями и рассеивались, как ночной мрак с лучами солнца.
При свете дня от мучительных размышлений оставались обрывочные, но тягостные воспоминания, неясно томившие его по временам. Вероятно, потому Годердзи возненавидел ночь и пуще прежнею полюбил день.
Днем тот животный страх, одолевавший его по ночам, уступал место бодрости, деятельности, и Годердзи глядел в будущее с уверенностью и надеждой. Какой-то таинственный голос, который он считал добрым советчиком, ободряюще нашептывал на ухо:
«Чего ты боишься, ты, бывалый человек, старый плотогон, непобедимый палаван? Разве ты не знаешь, что страх ведет к падению? Зачем же ты надаешь заранее? Вступил в бой поборись сперва, собачья ты морда, поборись, авось и победишь! Чего ты боишься? Кого боишься? Пока тебе нечего бояться. Ничего тревожного пока не видать. А такое доходное место разве» еще найдешь? Чего ради ты должен уходить? Кто но своей воле бросал золотую жилу, и почему ты должен все бросить и отступить?»
Годердзи внимал этому ласкающему сердце голосу и откладывал выполнение своих намерений на более отдаленные времена.
Кг о самого удивляло собственное упорство. Состояние он накопил порядочное, к тайнику, что был у Малало на чердаке», почитай, еще пять таких прибавилось - в винограднике, в марани, в подвале, в старом нужнике, стоявшем на краю огорода, в стене курятника, - и все-таки он не решался покинуть опасный, но щедрый источник дохода.
Казалось, что может быть проще написать одно маленькое заявление с просьбой перевести его на другую работу. Тогда бы все с легкостью встало на свои места. «Но увы! - вздыхал Годердзи. Сердце человеческое жадное и ненасытное!..»
Не однажды размышлял он над пословицей, которую любил повторять его покойный тесть На кол а: «Встретиться с дэвом легко, разойтись - трудно». Деньги, говаривал Какола, это такой дэв, от которого, если встретился, уже не уйдешь. Оказывается, как он был прав, Какола, царствие ему небесное!..
И денег у Годердзи было — как лузги от семечек, куры не клевали.
За последние четыре года особенно много их набралось. Копились деньги, а как же, ведь он ни на какие приобретения их не тратил, а на жизнь у них не так уж и много уходило. Единственный расход был содержать Малхаза, но этот непонятный парень оказался таким прижимистым, что на кружку пива не расщедривался для своих товарищей.
То, что Годердзи большие деньги имеет, ни для кого не было тайной. В Самеба уже не шушукались, открыто говорили о его громадном состоянии, это и Малхаз хорошо знал.
И вот однажды, осенним дождливым днем, когда прогнившая дранка не могла более сдерживать натиск дождя и в комнатушках Годердзиева дома на полу образовались лужи, а Малало поспешно начала подставлять под течь лоханки, тазы и кастрюли, Малхаз, находившийся в ту пору в деревне, не выдержал:
— Ты, папа, точно Соломон Исакич...
— Какой еще Соломон? - не понял Годердзи. Тот, которого Мудрым звали, что ли?
— Нет, Соломон Меджгануашвили.
— А это еще кто?
— Купец был такой. Деньги копить умел, а тратить их не хотел, вернее, и не знал, как их использовать.
Горькие слова сына точно плетью огрели отца. Он ничего тогда не сказал, будто и не понял притчи, но едва наступила весна, принялся за строительство большущего дома.
Вообще то было это странно и удивительно: если раньше Годердзи только и старался как-нибудь скрыть свои деньги, чтобы вокруг не судачили, теперь он выставлял их на всеобщее обозрение.
Порой управляющий базой самому себе дивился, никак не мог понять этого своего теперешнего поведения, однако иначе поступать уже не мог.
Решение строить дом возникло у Годердзи далеко не сразу. Много и долго он думал, размышлял, голову ломал, под конец махнул рукой,— была не была, до каких же пор в конуре ютиться, люди новые дома понастроили, живут припеваючи, и никто их ни о чем не спрашивает, чего это вдруг у меня станут допытываться.
Как будто и впрямь успокоился Зенклишвили и с таким жаром взялся за дело, что за год отстроил громадный домище, а поздней осенью следующего года в древний праздник Гиоргоба -23 ноября - отметил новоселье.
Он и сам не ожидал, что строительство дома так его захватит.
Бывало, целыми неделями не ходил на работу, занятый домом.
В таких случаях управляющего заменял бухгалтер. Исака Дандлишвили нисколько не тяготила лишняя нагрузка.
— Брат для брата в черный день,-— повторял он излюбленную пословицу.— Ты, начальник, делай свое дело, а на базе все будет в порядке, не волнуйся, я здесь! Пусть умрет твой Исак, если что-нибудь испортится!
И Годердзи строил свой дворец. В два этажа — вверху шесть комнат, внизу четыре.
С собственным паровым отоплением, с марани и подвалом.
С огромной застекленной галереей.
С железными узорными балконами, мозаичными лестницами.
С ДВУМЯ уборными и огромной ванной комнатой, где был сооружен бассейн...
Проект дома он заказал именитому архитектору, бывшему односельчанину, который теперь проживал в Тбилиси в роскошном собственном особняке и был известен тем, что мог «пробить» любой проект, конечно, при условии, что его самого соответственно ублажат.
На дом пошло полтораста тысяч штук кирпича; на крышу — две тонны оцинкованной жести, а уж лесоматериала и цемента — несметное количество. Кафельные и метлахские плитки, сантехника — это все было импортное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152