Перемену в сыне замечала и Малало.
Еще в первую встречу молодых людей Малало подметила, что Малхаз в обществе Лики становится более оживленным, разговорчивым, словом, возбужденным.
Но одного она не могла понять: естественным ли было поведение сына или нет, любовь ли, близость ли желанной девушки меняли его, или он прикидывался таким, то есть искренне ли было все это с его стороны или наигранно и лживо.
И чем больше проходило времени, тем тверже убеждалась Малало, что Малхаз притворяется, играет. А ведь ей и в голову бы не пришло, что ее сын лживый, фальшивый человек.
Но в таком случае возникал другой вопрос: заслуживает ли Малхаз порицания или нет. Ведь этот самый Петрович и вся их семья так его оседлали, такие сети ему расставили, в которые он попался с головой, так натянули поводья, что у бедного мальчика не оставалось выхода. Но что, если он оборвет эти поводья и пошлет к чертям высокопоставленного тестя, выскочку невесту и пустомелю тещу?..
При этой мысли Малало осеняла себя крестом, чувствуя угрызения совести: она-то в тайниках души мечтала именно о таком повороте событий.
Нет, не по нраву пришлись Малало будущие свойственники, и она все не утрачивала надежды, что это дело как-то само собой расстроится. Наделенная от природы интуицией, она чувствовала непрочность союза Малхаза и Лики.
Но более всего ее удивляло то, что под влиянием сына она и сама стала лицемерной. Ведь ей неприятны были будущие свойственники, особенно эта, с прилизанными волосами, невестка будущая, а как она их встречала, как привечала, лобызала да обнимала, сторонний глаз не заметил бы ни на волос притворства в ее поведении. Где и когда научилась она такому лицемерию?
Да, не зря говаривал покойный отец: поцелуй женщины как поцелуй Иуды; когда целует, тогда либо предает тебя, либо дурно думает о тебе...
Наверное, потому Какола и не любил поцелуи. Разве только на Пасху и в ночь под Новый год, когда он сам входил в столовую как меквле и на огромном деревянном подносе с резными кромками, уставленном горящими свечами, вносил новогодние дары - домашние хлебы, мед, вино, пшеницу и разное зерно в мисках, дабы наступивший год был обильным, щедрым и благодатным, вот только тогда, дважды в год, Какола и целовал всех домочадцев, каждого по очереди.
Малало с первого же визита к ним Лики — а было это на следующий день после помолвки — поняла, что в глубине души не хочет эту девушку видеть своей невесткой.
Будучи пока всего лишь гостьей, дочка Петровича уже начала устанавливать свои порядки. В столовой, напротив дверей, ведущих в залу, стояла у стены огромная, на старинный манер, тахта. Годердзи специально заказывал ее на мебельной фабрике. Длиной была она около четырех метров, шириной — более двух. На стене, во всю длину тахты, висел персидский ковер с вытканными посередине павлинами. Тахту покрывал грузинский ковер, заваленный бесчисленным количеством больших и маленьких подушек и мутак. Некоторые мутаки были такие большие и тяжелые, человека с ног могли сшибить. Верно, такие мутаки и подразумевались в поговорке: в девушку надо мутакой запустить,— коли с ног не собьет, значит, пора замуж отдавать.
На ковре рядами были развешаны роги для вина. Рог был излюбленным сосудом Годердзи, и рог же он считал лучшим украшением жилища.
Вверху висели маленькие роги, а чем ниже, тем крупнее. В самом нижнем ряду на серебряных цепочках красовались огромные роги, каждый из которых вмещал по крайней мере два литра. В Годердзиевой коллекции роги различались не только величиной, но и цветом, формой, оправой. Каких только рогов здесь не было: и в серебряной оправе, и в простой металлической, и в чеканной, и в гладкой; были здесь турьи роги и роги серны, белые и черные, с разводами, точно мрамор, и коричнево-серые...
Но самый замечательный рог висел вверху посередке. Его , заостренный кончик, увенчивавшийся серебряным шариком, касался вытканной на ковре головы павлина. Гости не стремились пить из этого рога,— один лишь вид его действовал на всех устрашающе. Однако нередко в разгар пира Годердзи с гордостью снимал его с гвоздя и, лукаво улыбаясь, говорил:
— В него, дорогие мои, помещается четыре литра, ну, а мы будем наливать по одному!
Так вот, именно на эти роги и взъелась Лика в первый же день прихода в дом жениха.
— Что за дикость! Что за мещанство!— восклицала она.— Разве можно развешивать здесь эти роги? Их место не на стене в столовой, а в ганджине!..
И упрятала их в ганджину. Да, да, без спросу и ведома Годердзи сняла роги и — в ганджину!
Но Малало не уступила. «Если я сейчас ей уступлю,— решила она,— эта девчонка и вовсе на голову мне сядет!» Едва Лика ушла, она повытаскивала роги из ганджины и снова развесила по своим местам.
Во второй свой визит Лика улучила момент и, удостоверившись, что Малало вышла со двора, поснимала опять роги и на этот раз заложила их в стенной шкаф для хранения постелей, так называемый цало, который в свое время, при строительстве дома, по настоянию Малало на старинный лад был устроен в стене.
Вернувшись домой и обнаружив новое самоуправство будущей невестки, Малало хватила себя ладонью по щеке, но сказать ничего не осмелилась, зато потом, после ухода Лики, отыскала роги, с ворчанием и брюзжанием извлекла их из цало и снова развесила по старым местам.
Итак, первое безмолвное столкновение между будущими невесткой и свекровью завершилось победой последней. Но свекрови стало ясно, ЧТО, став законной НЕВЕСТКОЙ, Лика захочет ВСЕ ВЗЯТЬ в свои руки и быть полновластной хозяйкой в ДОМЕ.
Наглости и беспардонности и родителям ее было НЕ занимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152